[Главная] [Оглавление романа] [Первая часть] [Вторая часть] [Третья часть ] Главы 3-й части: [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11] [12] [13] [14] [15] [16] [17] [18] [19] [20] [21] [22] [23]

Отис Гундабад Часть 3. Путь

Глава 1.                     Дорога расплывалась, деревья теряли очертания, уже не было видно, куда ставить ноги, за что держаться руками, лишь плотный серый туман, чуть подкрашенный красным. Справа воздух стал вязким, как лиловый черничный кисель, и открывать глаз становилось все труднее и труднее.           - Мож, ну яго, а? Больно уж страшной вон.           - Ташшы, старый, хороша языком молоть.           Земля почему-то перекрасилась в темно-синий, а грязные коричневые лужи побелели. Стало светлее. "Это небо... - догадался Еж - Небо у меня под ногами..." Они сдирали с его горящего лица кожу, причитая на странном медвежьем наречии. Слова звучали по-человечьи, но как-то глухо, словно пробираясь сквозь черничный кисель, теряли первоначальную форму и смешно искривлялись.           - Ишь, как яго вдели!           - А, може, ужо помер?           - Што ты, старый, глянь, башкой ворочает. Надыть яго за ноги. Хватай, старый.           Небо снова потемнело. Правый глаз неожиданно отяжелел и стал вываливаться из головы, тогда Еж ухватил его ладонью, стараясь засунуть обратно.           - Гли-ко! Он ж руками шавелит!           - Ну вот! А ты ховорил помер!           Глаз никак не хотел возвращаться на место, только заболел еще сильнее. Тем временем, начало давить правый висок, отчего к горлу подкатила тошнота. Еж слабо удивился, почему с ним это все происходит, но сил сопротивляться все равно не было, осталось лишь желание поскорее умереть. И он умер.                     Рана начала беспокоить Ежа уже на следующий день. Проснувшись, он обнаружил, что затянувшаяся было царапина над ухом распухла и отвратительно ноет. Боль расходилась на всю голову, отдаваясь в глаз и нижнюю челюсть. У ближайшего ручья Еж стал промывать рану. При первом же прикосновении из нее потек гной пополам с сукровицей. Стало страшно. Еж пошел быстрее, так быстро, как только мог, но к вечеру начался жар, ноги стали заплетаться, тело шаталось из стороны в сторону, а деревья оказывались совсем не на тех местах, на которых он их видел. Очень хотелось добраться до жилья, только вот лес все не кончался и не кончался. Иногда ему казалось, что он вообще никуда не идет, а просто лежит и умирает. Охвативший его поначалу ужас стал понемногу растворяться в невыносимой боли, и весь мир стал совсем-совсем маленьким, время остановилось, мысли пропали. Только ноги продолжали шагать, непонятно зачем, непонятно куда.           Следующей ночью пришел Годри. Он осуждающе посмотрел Ежу в лицо пустой глазницей и сказал: "Вот как оно вышло, Ежик. Зачем же ты шлем снял? Неужели так мешал он тебе?" Еж попытался объяснить ему, что шлем-то как раз снял сам Годри, а ему, Ежу, ударило стрелой снизу, а вовсе не так, как самому Годри - сбоку. Но Годри ему не верил. Тогда Еж начал показывать руками, куда ударила стрела, и с ужасом обнаружил, что стрела торчит не в Годриной голове, а в его собственной. "Как же так?" - удивился он. Годри виновато улыбнулся и пожал плечами. За его спиной появился Шмель. Он был еще толще, чем обычно, весь какой-то лиловый, страшный. Улыбаясь, он достал из кармана большую пивную кружку, потом, неловко потянувшись рукой назад, вытащил из своей спины арбалетный болт, а спереди у него полилась кровь. Подставив кружку по багровую струю, он довольно засмеялся, приговаривая сквозь смех: "Надо же, холодное принесли!" Еж потянулся за кружкой и упал. "Это потому, что ты с глазом ходишь! - назидательно сказал Годри, - Он же тебе мешает, вытащи его поскорее. Чтобы не болел". "Я сам не могу, - ответил Еж, поднимаясь, - очень уж страшно. Помогите мне, друзья!" Шмель снова засмеялся, и они с Годри начали ворочать Ежа с боку на бок, сопя, покрякивая и болтая друг с другом...                     Сначала вернулся запах. Пахло, прямо скажем, неприятно - каким-то старьем, жженой кашей и кислятиной. После запахов пришли звуки - кто-то бормотал, совсем близко, непонятные, полу знакомые слова, безо всякого смысла и толка.           - Гажди - Гажди, - говорил голос, - верни его, забери свое. Гажди - Гажди...           Еж, было, подумал, что он все еще бредит, но тут левый глаз его открылся и в зрачок ударил яркий, режущий свет.           - Гажди - Гажди...           Еж зажмурился, попытался перевернуться на спину. Правая половина головы взорвалась болью, распухла и начала бешено пульсировать. Еж застонал.           - Ой, Гажди-Гажди! - испуганно вскрикнул голос, - Очухался, болезный! Ой, спасибо, Гажди - Гажди!           Свет понемногу начал уменьшаться, из него проступали темные предметы, какие-то углы, стены, потолок. Еще через мгновение Еж понял, что перед ним стоит маленькая круглая старушка, повернувшись лицом к дальнему углу, и машет руками. Свет же, на самом деле, исходил от восковой свечи, стоящей на треугольной полочке перед старухой.           - Гажди - Гажди...           Бабка, непрестанно двигая губами, осторожно обернулась. Еж постарался разглядеть ее лицо, но из обоих глаз хлынули слезы, голова заболела еще сильнее, а в животе поднялась тошнота. "Плохо-то как! - подумал Еж, - Плохо и больно". Согнутая фигурка тем временем куда-то делась, потом сбоку появились две короткие ручки, держащие глубокую деревянную миску.           - Ну-ко, чудишше, хлебни-ко...           Превозмогая боль, Еж повернулся на бок, протянул руку, но тут старухины нервы не выдержали, и она, взвизгнув, уронила посуду на пол.           - Ай! Ай! Только не кусай, слышь, чудишше, слышь! Мы тя спасли, так что ты не кусай!           - Мню... - сказал Еж, - Гне.. - распухший язык совсем не слушался, - Гне я? Где я?           - Чаво?           - Где я?           - Чаво ты, чудишше, спрашиваш? - бабка придвинулась чуть ближе. Еж зажмурился, собрался с силами и рявкнул:           - Где я, етить тебя с заду?!           Старуха снова отпрыгнула, а Еж, хрипя от боли, повалился обратно на постель.           - Штош ты, чудишше, рявешь-то? - укоризненно пробормотала хозяйка, - Дома ты, понимаш, в доме, в избе то исть.           - В какой избе? - простонал Еж.           - Знамо в какой, в деревенской, а в какой ишшо избе?           "В избе, - стискивая зубы думал Еж, - В деревенской избе. Зашибись". Бабка, тем временем, подняла с полу миску, наполнила ее заново и осторожно повторила свой маневр. Еж медленно взял посуду дрожащей рукой. Судя по запаху, внутри плескался горячий бульон, заправленный свежим укропом. Превозмогая тошноту, он сделал глоток, другой, выпил все целиком. Бульон оказался соленый и вкусный. На лбу сразу же выступила испарина. Бабка стояла рядом, пригнувшись, следила за ним с жадным интересом. Еж отдал ей миску и начал оглядываться. Слабенькое пламя свечи освещало лишь полочку, на которой стояла небольшая резная фигурка, грязный бок давно не беленой печки, скамейку, краешек стола, а остальное утопало в мутном полумраке. Еж чуть повернул голову. Тут же выяснилось, что правый глаз почти не видит, и, если закрыть левый, все погружается в красноватый туман. Мысли начали понемногу оживать в распухшей, больной голове, но каждая из них причиняла столько страданий, что тут же рвалась на клочки. "Деревня.. А... Лека... ря... На... О..."           - Бабушка, послушай, - слова давались с такой болью, будто приходилось их рожать, - У вас тут лекарь есть в деревене?           Секундная тишина заставила Ежа испугаться, что он сказал это не по человечьи и придется повторять, но старуха ответила:           - Есь, а как жо не быть? Есь. Бобыль Евпампий. Он и лехарь, и знахарь, и все тако.           - Бабушка, позови его.           Бабка замялась, пошарила глазами по потолку и прошамкала:           - Тых, он жа денех берет. А хде денех-то взять? Нету их, денех-то.           - А рюкзак, рюкзак мой здесь?           - Чаво?           - Ну, сумка моя. - Еж корчился от боли, - Мешок у меня за плечами был.           - Здесь, чудишше, здесь, тоха не ряви больше.           - Принеси.           Бабка, пятясь задом, притащила рюкзак. Еж кое-как заставил себя чуть привстать на лежанке и запустил руку внутрь. На самом дне лежал мешочек с изъятыми у грабителей монетами. "Странно, почему бабка его сама не забрала..." Он протянул деньги хозяйке.           - Пусть лечит, - перед глазами потемнело, и Еж потерял сознание. "В избе. В деревенской избе, етить тебя с заду..." - подумал он напоследок, погружаясь в темно-багровое облако...           О последующих днях остались лишь смутные воспоминания - густой низкий бас, убеждавший бабку в том, что чудище не человек, поэтому лечить его нельзя, ощущение сквозняка на лице, какие-то тени. Еще один старческий голос - слабый и глухой. А самое странное - витавший над этим всем сильный запах плесени, необычайно резкий и въедливый.           - Ты уж, милок, не говори никому, ладно? А тыть будут языхами молоть зазря.           - Ладно, Марилья, не волнуйся, завтра еще приду.           - А приходи, милок, приходи, а то чудишше нашо совсем плохо. Ишь, как ворочацца, бедной. Ты уж, милок, постарайся, а? Зря, штоль, ташшыли-то яго?           - Ежли к послезавтрему не помрет, - авторитетно заявил бас, - авось очухается.           Последнее замечание вызвало у Ежа вспышку ярости, но он смог лишь тихонько замычать сквозь забытье, вызвав у сердобольной бабки очередной горестный вздох.                               Глава 2.                     "К послезавтрему" Еж не помер, а совсем даже наоборот, очухался. Первая мысль была о том, что все эти бабки и лекари ему приснились, но раздавшееся из угла "Гажди-Гажди" развеяло все сомнения. Еж опасливо поворочал головой, - боль снова вернулась, но, по сравнению с тем, что он чувствовал в прошлый раз, ощущения причиняли лишь легкое беспокойство. Пока бабка приседала в своем углу, смешно разводя руками, Еж попытался оценить свое состояние. Правый глаз, за который он боялся больше всего, оказался почти в порядке, зато ближайшее к нему ухо было безнадежно заложено. Еж для проверки поковырял в нем мизинцем, в поисках затычки, но ничего не нашел. "Может, пройдет еще. - вяло подумал он, - В любом случае, главное чтобы глаз работал". Кроме проверки здоровья, оставалось еще одна срочная необходимость.           - Бабушка, - тихо сказал Еж.           Бабка обернулась.           - Бабушка, мне бы на двор.           Хозяйка хлопотливо забегала по избе, причитая и поминутно поминая своего Гажди. Потом собралась с мыслями и стала объяснять, как искать туалет, который, по деревенскому обычаю, располагался в огороде. Еж не вытерпел, встал, осторожно держась за стены, и вышел на крыльцо. Стоял теплый летний вечер, пахло деревней. Во дворе оказалось несколько старых построек, с рассохшимися, потемневшими от дождя бревнами, по замусоренной земле беспокойно бродили грязные курицы. Еж, пристраиваясь к стенке амбара, порадовался, что забор, отгораживающий улицу, достаточно высок, чтобы скрыть его от посторонних взглядов. Трудно угадать, как среагируют деревенские кумушки при виде писающего в соседском дворе орка.           Вернувшись, он обнаружил, что на столе стоит чугунный котелок, наполненный, чудесной горячей кашей. Единственное окно в комнате, ведущее на двор, было закрыто ставней, свет давала маленькая восковая свечка в глиняной плошке на столе.           - А ну, чудишше, садись, покушай.           Еж медленно сел на скамейку. Чувствовал он себя все еще плохо, но пару ложек все же смог осилить. Хозяйка, тем временем, начала рассказывать:           - Ты, чудишше, наверно, не знашь, как здесь очутился-то? Тах вот, это мы с дедом тебя приташшили. Он, старый, тебя на дороге нашел, за дальним проселком. Утром было, до свету ишшо. Ну, прибех ко мне, говорит: "Чудишше нашел". А я яму: "Давай, старый, приташшим к нам, а то помреть видь". У тебя холова там распухша была. Ну, мы тебя и приташшили. Хорошо, вона, што не видел нихто, Гажди - Гажди.           Бабка замолчала и посмотрела на собеседника, ожидая реакции. "Как все странно, - думал Еж, - С чего вдруг двум старикам подбирать на дороге больного орка? Люди так не поступают. Правда, Лада же меня подобрала когда-то давно..." Голова снова начала болеть, поэтому все расспросы пришлось оставить на потом. "Одно ясно, раз они меня выходили, значит я нужен им живой и здоровый."           - Спасибо бабушка, - вежливо сказал он, вытирая рот, - За все спасибо.           Бабка засветилась от радости.           - На здоровье, чудишше, на здоровье.           - Меня Еж зовут. - Еж перебрался на свою лежанку у стены, а хозяйка, засунув котелок обратно в печь, оглянулась на него. Увидев, что орк собирается заснуть, она переставила свечку на полку, к черной статуэтке и опять забормотала "Гажди-Гажди". Еж долго, с интересом, наблюдал за этим, потом спросил:           - А что такое "Гажди-Гажди"?           - А ето, чудишше, бох.           - Кто?           - Бох наш. Он сказал нам, хде тебя найти, а потом выздороветь тебе помох.           Еж уже открыл рот, чтобы спросить снова, но вдруг вспомнил. Нет, не слово, не образ статуэтки рядом с горящей свечой, а интонацию, с которой было сказано это слово. "Богушка нам помогал, - говорила Лада, - а потом, видать, прогневала я богушку, вот и забрал он у меня мужа с детками". Он тогда был слишком маленький, поэтому внимания не эти слова не обратил. Как, впрочем, и на многое другое, нужное и важное, услышанное от приемной матери. Сейчас же, ему стало интересно.           - А кто он такой, этот "бох"?           Бабка села на скамейку, сложив руки лодочкой. Голос ее звучал бы торжественно, не будь таким смешным и шепелявым.           - Бох - это наш Гажди. Он живет на небе и может все. Когда он грустит, - идет дождик, когда радуется, - светит солнышко. Он дает жизнь всему, дает хорошим здоровье, плохим - болезни...           Марилья продолжала, и Еж слушал эту речь в полном недоумении. "А я думал это у меня бред! Откуда она это взяла, всю жизнь, что ли, сочиняла? Я где-то слышал, что очень одинокий ребенок придумывает себе воображаемого друга и верит в него, как будто он есть на самом деле. Возможно, с этой старушкой то же самое случилось, только в тяжелой форме..."           - Извини, бабушка, что перебиваю, только ты вот скажи мне, кто-нибудь, кроме тебя, этого Гажди видел?           Бабка замолчала на полуслове и растерянно посмотрела на Ежа.           - Да как ж яго увишь-то, кохда он на небе живет?           - Ага... А кто-нибудь, кроме тебя, знает о том, что он есть?           - Ну, конешно! - всплеснула руками хозяйка, - Все знают!           Еж удивленно поднял брови. Точнее только левую, правая не поднялась.           - Бабушка, а откуда люди, - он выделил слово "люди", но старушка внимания не обратила, - узнали, что он вообще-то есть?           - Ну, как же! Ты сам-то посуди: хром хремит - раз, люди родятся - два, эта... вон болеют, как яго... корова у меня той осенью померла - три. Хто ж ето все делат-то, само, что ль? - в последние слова она вложила столько могучего первобытного сарказма, что Еж, собиравшийся беседовать на эту тему дальше, промолчал. Спросить поподробнее про предполагаемое убийство Гаждем коровы он тоже не решился. Остановился на мысли, что, в любом случае, человечья логика слишком сложна для усталого больного орка. Входная дверь скрипнула - в избу, устало шаркая ногами, вошел маленький старичок. Бабка подошла к нему, стала что-то быстро шептать на ухо, пока тот стоял, испуганно поглядывая на Ежа. "Ты яму не говорила? - разобрал Еж, - Не, не ховорила ишшо..." Старички, подталкивая друг друга локтями, суетливо, как робкие дети, сели на лавку напротив Ежа и уставились на него. Еж выжидательно поднял брови. Одну бровь.           - Ты вот што, чудишше, - начала бабка, - тоха не серчай, мы тебе все раскажем, а ты слушай...           Рассказ заключался в следующем. Жили-были дед да баба. И был у них единственный сыночек по имени Фафил. Паренек он был, судя по всему, беспутный и ленивый, девки от него шарахались, а соседи называли за глаза "фуфайкой". Тем не менее, родителей своих он любил, заботился, по дому мало-мальски работал, в общем, дед с бабой имели право надеяться, что Фафилушка, все-таки, будет им опорой и защитой на старости лет. В то лето, когда Еж появился в Дортале, Фафилу стукнуло двадцать пять. Самый срок для мужика жениться, но, как было уже упомянуто, женский пол его своим вниманием не баловал. Может, морда кривая была, может, лень его подводила, в общем, не получалось ничего с женитьбой. А в двух домах от него жила семья бортников. Крепкое хозяйство, молодые еще родители да два взрослых сына - Йохан и Бабай. Младший, Йохан, присватался в то время к одной девушке из той же деревни. И надо же такому случиться, что Фафил, непутевая голова, тоже влюбился в ту девицу, что называется, по уши. И вот, как-то вечером, на деревенских посиделках, будучи пьяным вдрызг, он подошел к своей зазнобе и начал чего-то там ей такое вкручивать про жизнь и высокие чувства. Девушка испугалась, позвала жениха. Йохан, само собой, озверел и потащил домогателя перекинуться парой слов в ближайший проулок. Через короткое время к ним присоединился Бабай, и братцы в четыре руки знатно отходили Фафилушку, не оставив на бедняге ни единого живого места. Обычное дело, чего уж тут. Только вот незадача - Фафилушка, приползя домой на карачках, полежал немного на печке, да так и помер на ней тем же вечером. Старики, похоронив сына, позвали братьев судиться. Какой там суд! С одной стороны - уважаемая всей деревней, сильная семья, с другой - несчастные эти старички. Староста принародно признал бортников невиновными, а Фафила, непутя, - помершим с перепою. На том и порешили.           - Оно, конешно, сходил дед к ним, бесстыжим, но каво он сделат-то! Старый вон ужо. Выкинули они яго на улицу, да и всех делов.           Дед чего-то глухо прогудел, в подтверждение, и отвернулся. Еж, несмотря на пульсирующий болью висок, искренне проникся их бедой, но свою роль в этом деле так и не мог определить. А бабка продолжала.           Где только старички не пытались правды найти! И в город ездили, в государеву управу, и в другие села ходили, помощи просить, нигде никому дела до их горя не было. Пока дед шаркал по дорогам, бабка молилась богу Гажди. И вот, в один из холодных осенних вечеров, утомленная ритуальными приседаниями, старушка свалилась без сил перед безмолвной статуэткой. То ли заснула она, то ли наяву привиделось: будто вышел из лесу сам Йорик, повелитель царства мертвых, он же, по совместительству, всякого зла на земле начальник, и зашагал по их деревне. С каждым шагом рос он все выше и выше, пока ступни его не стали размером с добрую телегу. Тогда подошел Йорик к дому бортников и сел на него большим костяным задом, раздавив всех кто в нем находился, как тараканов. А потом засмеялся, схватил онемевшую от страха бабку в кулачище и полез на какую-то неведомую стену, стеклянную, без конца и краю. И вот уже будто не бабка это у него в кулаке, а вовсе молодая красавица с крутыми бедрами, а сам он, Йорик-то, зарос густющей рыжей шерстью, став, по заверению бабки, наподобие кузнеца Пампилы. И будто лезет он все выше и выше, а вокруг летают большущие стрекозы, и в глазах у каждой сидит по слепому человеку. Стрекозы светят на Йорика страшным светом, а он ревет жалобно, но лезть продолжает... Очнулась бабка и поняла - не спроста все это.           Стала она с той поры ждать да надеяться - не оставит Гажди такое дело безнаказанным, придет из лесной чащи Йорик - костяной зад, раздавит супостатов.           - Кахда дет-то прибех, ну, нашел-то тебя, я тах сразу и подумала: прислал Гажди заступника. Так шо вот тяперь, чудишше, за тобой дело.           Еж пристал на руках, облокотившись спиной на стену. Спросил:           - Так что вы от меня хотите?           Старушка доверчиво посмотрела на орка и, кругло взмахнув маленькой ручкой, сказала:           - Так ты это... бортников-то того, раздави. Ишь, воны, они уж и помнить, небось, перестали, как сыночка нашего убили, - бабка Марилья, распалялась все больше и больше, горечь, звучавшая в ее голосе, начинала переходить в откровенную кровожадность, - Уж, нябось, вспомнят, сучьи дети, как все было-то. Ты уж, чудишше, не попусти и матку ихну, стерву, и Малахыча, чтоб никому не сошло. А девку ету, Лушку - поганку, из-за которой Фафилушка погиб, вообше на части разворви, и хлаза ее бесстыжие выдери, штобы другим не повадно было!           - А Йохана хорошо ба вошше, к "журавлю" за яйцы подвесить, - мечтательно прогудел дед.           Еж смотрел на них круглыми от удивления глазами. Когда они замолчали, он смог наконец выдавить:           - Да вы что, старички? Сдурели?           Бабка сокрушенно вздохнула и пошла к печке. Дед остался сидеть напротив, покачивая маленькой седой головой. Глубоко запавшие, подслеповатые глазки смотрели в пол, прямо перед собой, выцветшие губы беззвучно шевелились - видимо старик никак не мог остановиться, вспоминая свои горести и унижения. Как посмеялись на ним в бортниковом доме с резными голубями на воротах, как толкали за эти самые ворота ворота взашей. "Иди на печь помирать, дурак старый! - крикнул ему вдогонку Йохан, - Заждался тебя твой Фуфайка-то!"           Еж таких подробностей, конечно, не знал, но он и так смутился, дальше некуда. Полученное предложение совершенно ошеломило его, и, как отнестись к этому, было непонятно. Он переводил взгляд с бабки на деда и обратно, мысли путались, в груди неприятно щемило сердце. Мысли появлялись крайне противоречивые. Глупо лесному жителю лезть в деревенские дела, а уж тем более мстить за какого-то неизвестного Фафила. Притом, совершенно не факт, что дело обстояло именно так, как ему рассказали. Еж давно уже понял, что в таких вещах у каждого своя правда. Это то, что думала голова. А глаза глядели и видели двух несчастных, всеми обиженных старичков. "Которые, кстати, спасли мне жизнь!" - напомнил он сам себе.           Перед тем как заснуть, Еж подозвал к себе деда и тихо спросил:           - Слуш, дед, а что такое "журавель"?                     Глава 3.                     Ночь выдалась темная, ни луны, ни звезд на небе, виднелись лишь редкие отсветы горевших за заборами фонарей. Собаки молчали. Скотина давно уже спала, куры на насестах не шевелились, беспокойные хрюшки тихо сопели, ерзая на грязном полу деревянных своих загончиков.           Еж еле сдержал ругань, наступив ногой в невидимую лужу. Было ему неприятно, хотелось уже поскорее все закончить. Он еще раз пересчитал дома, чтобы наверняка избежать ошибки. Все правильно, вот и резные голуби на створнях, и козырьки над воротными столбами - дом бортника. Бабка предлагала пробираться огородами, но Еж отказался из опасения запутаться. Он постоял еще немного, давая глазам привыкнуть к темноте, прислушался, глубоко вздохнул и полез. "Эх, Гажди-Гажди, - грустно думал Еж, - почему мне всю жизнь приходится делать такие глупые, ненужные, идиотские вещи? Дай Гажди, чтобы это был последний раз!" Он спрыгнул во двор, мягко присев на корточки. Не выпрямляясь, достал топорик, осмотрелся. Свет в избе, к счастью, еще горел, давая возможность разглядеть в дальнем углу, рядом со входом на скотный двор, пустую собачью будку. "Вот зараза медвежья, а где ж собака-то? Ах, ты, они ж на ночь всегда собак отвязывают, как же я забыл!" Он нервно повертел головой, ожидая, что в любую секунду воздух прорежет истеричный лай, но было по-прежнему тихо. Видимо, ночной сторож прорыл себе где-то выход и теперь носился по темным улицам в поисках приключений. "Тем лучше", - Еж, чуть согнувшись, пошел к крыльцу. Когда до двери оставалось каких-то три шага, она вдруг распахнулась ему на встречу. Еж метнулся в сторону от желтого прямоугольника света, а наружу вышел мужчина в серой рубахе. Он почесался, зевнул и, повернувшись к стене, приспустил портки. Еж замер в двух шагах от крестьянина, а тот, насвистывая нехитрую мелодию, начал справлять нужду. Орка он явно не замечал. Еж, еле сдерживая подступивший к горлу смех, медленно шагнул ему за спину и коротко, без замаха, ударил его топором за правым ухом. Уже в последнюю секунду он не смог побороть себя и повернул топор обухом вперед. Раздался тихий двойной стук - топора об затылок и лба о бревна. Тело съехало вниз.           Еж миновал сенцы, широкие и прохладные, заставленные всякими кадушками, пропахшие пряностями и медом. Сразу за внутренней дверью оказался маленький коридорчик, также заставленный утварью. Из него вело две двери - узкая, обитая шкурами - в зимнюю половину, большая, раскрашенная цветами - в летнюю горницу. Еж чуть помедлил, выбирая путь. Неожиданно, в горнице раздался женский смех и Еж, совершенно машинально, вошел туда. Это было то самое освещенное окно, выходившее во двор. Две женщины, свекровь и золовка, сидели к нему спиной, каждая за своей прялкой. От открывшейся двери огоньки в светильниках дрогнули и обе, не переставая смеяться, обернулись посмотреть, кто вошел. Еж не стал ждать истошного визга - ударил ближайшую топором прямо в лоб. Повернулся к другой, но та уже успела вскочить и набрать в грудь воздух. Крик мгновенно оборвался, когда Еж притиснул левой рукой тонкую женскую шейку к свежераскрашенной стене. Русая аккуратная головка оказалась точно в центре гигантской масляной ромашки, нарисованной с той непосредственной простотой, которую может дать только незамутненный цивилизацией разум. Судя по всему, в орочьих лапах оказалась та самая Лушка, которую нужно было разорвать на части. И глаза выдрать. Если Еж хоть что-то понимал в людях, девушку смело можно было назвать красавицей. Только сейчас славное личико, перекошенное и сильно покрасневшее, выглядело не очень привлекательно. Большие округлые лепестки на стене обрамляли его, как гротескная корона в детской книжке. В широко распахнутых глазах Еж заметил собственное отражение - худая клыкастая морда, обтянутая серой, чешуйчатой кожей. Момент действия был потерян, убить ее он уже не мог. В этот момент дверь сзади распахнулась,- видимо, короткий писк все же кто-то услышал. Еж повернулся в пол оборота и ударил вошедшего мужчину ногой в живот. Удар вынес крестьянина обратно в коридор, где он упал, с грохотом повалив столик с деревянной посудой. Еж повернулся к женщине. На ее побагровевшем лице читался такой безумный ужас, что Еж, преисполнившись, наконец, долгожданного отвращения, отнял тело от стены и крепко приложил барышню затылком о желтую ромашкину сердцевину. Мешавшая ему неловкость испарилась. Стараясь не потерять боевой настрой, он решительно прошел в коридор. Пожилой дядька уже поднимался. Еж брезгливо ткнул его сложенными лодочкой пальцами в волосатый кадык. Пока тот, с жутким хрипом валился на пол, обитая шкурами дверь дрогнула, начала открываться. Еж резко дернул ручку на себя и сразу толкнул обратно. За дверью кто-то вскрикнул. Еж снова распахнул ее, секунду помедлил, разглядывая человека, зажимавшего рукой разбитый нос. Это был старший, Бабай. Еж пнул его в колено, чтобы убрать руки от головы, и ударил обухом в висок.           "Вроде все", - думал он, не спеша расхаживая по дому. - "Теперь надо понять, что делать дальше". Все пятеро лежали перед ним на полу в горнице. Лушка ревела, переползая по полу от одного тела к другому. Смотреть на нее было теперь не просто противно, а прямо таки омерзительно. Еж, сморщившись, подошел поближе. Мужчины не шевелились, но вторая женщина начала приходить в себя. Еж, с удивлением, обнаружил, что ударил ее не лезвием, как казалось ему самому, а тоже обухом, как и всех остальных. На лбу свекрови росла огромная шишка. Лушка, подняв глаза на орка, заревела еще истошнее. Еж шагнул к ней, чтобы прекратить эти вопли, она шарахнулась в сторону и на секунду замолкла. Еж вздохнул, опуская занесенную руку с топором. "Ну и тряпка же я, - устало подумал он, - даже этих мягкопузых прикончить не могу". Тут до него дошло, что девушка, сквозь рев и всхлипы, что-то пытается ему сказать.           - Все бери, - разобрал он, - токо не губи! Все отдаем!           Она подползла к большому окованному сундуку, стоящему в углу и стала в нем судорожно копаться.           - Все, все забирай, только не губи!           Еж скептически посмотрел на протянутый ему мешочек, подумал немного и положил его в карман куртки. В соответствии с бабкиными инструкциями, полагалось разорвать девку Лушку на части, но особой решимости сделать это Еж в себе не ощущал. Вторая часть плана - подвешивание Йохана за яйца к "журавлю" тоже вызывала некоторые сомнения. Выбрав из двух зол самое, как ему казалось, наименьшее, он схватил парня за ногу и поволок наружу. Лушка заревела с новой силой, вцепившись в разбитую голову мужа мертвой хваткой. Стряхнуть ее не получилось, поэтому Ежу пришлось стукнуть кулаком по русой девичьей макушке. В полсилы, чтобы не сломать ненароком шею.           "Скоро рассвет", - думал он по пути в огород, - "Надо скорее заканчивать". Проходя мимо будки, он снял с крючка веревку, которой хозяева привязывали пса. Колодец находился прямо в середине огорода, меж засеянных морквой, ухоженных грядок. Еж бросил тело Йохана на землю и, подпрыгнув, притянул к себе ведро. Второй край перекладины, утяжелённый толстыми обрезками бревен, с нежным скрипом пополз вверх. Закрепив один конец веревки к дужке ведра, Еж скрутил из второго скользящую петлю и задумался. Штаны на Йохане так и остались не завязанными. Оставалось только накинуть петельку и поднять жердь, идущую от "журавлиного клюва" к ведру. Еж постоял немного, в нерешительности.           - Ерик бы тебя побрал дед! - сказал он в сердцах, - И шуточки твои, садистские! - и наклонился над мужичком. То ли удар оказался слабым, то ли руки у орка были очень уж холодные, но Йохан вдруг очнулся и заорал.           - Да что-ты, зараза медвежья! - сердито произнес Еж, треснув его кулаком в переносицу. Крестьянин, со стоном упал, а Еж быстро накинул петлю ему на ногу и потащил жердь вверх. Йохан снова заорал благим матом, взлетая в воздух. Еж, от неожиданности, выпустил жердь, и Йохан, не переставая орать, ушел прямиком в колодезный сруб. Его вопли, искаженные эхом, продолжались не больше секунды, потом громко булькнуло, и наступила тишина. Короткий конец "журавля" застыл, обращенный почти вертикально вверх, словно указующий в небо перст: "Вот мол, куда тебе дорога, Йоханюшка..." Еж, непрерывно ругаясь, потянул жердь обратно, но где-то на середине пути она дернулась, и в руках орка очутилось лишь мокрое деревянное ведро.           - Етить вас всех с заду! - бормотал он, быстро шагая к бабкиному дому, - Что б я еще раз с людьми связался! Ни за что! В следующий раз лучше помру на дороге, никому не дам себя подбирать!           Бабка с дедом сидели на лавке в нетерпеливом ожидании.           - Неужто раздавил болезных! - воскликнула Марилья, со смесью страха и радости в голосе.           - Раздавил, - хмуро ответил Еж, надевая рюкзак. - Теперь осталось только тебя прихватить и можно лезть на стеклянную стену. А дед будет стрекоз отгонять, чтоб не светили.           Бабка озадаченно замолчала. Уже у самой двери Еж вспомнил о мешочке и полез за пазуху. В нем оказались потемневшие серебряные монеты неправильной формы. Он оставил себе парочку, на непредвиденные расходы, остальное высыпал на стол.           - Вот тебе, бабушка, за заботу. Спасибо. А теперь пойду я. Прощайте, старички.           Он вышел на улицу и пошел по дороге, в ту сторону, в которой, по словам Марильи, находился город. Словно обличая преступника, в спину ему закричали первые петухи. Петушиный крик, издревле служивший сигналом к отступлению для всякой нечисти, метался из двора во двор и неприятно колотил Ежа в больное ухо. "Йорик бы вас всех побрал, - повторял он, ускоряя шаг, - с петухами вашими, журавлями и гаждями в углу!"                     К обеду у бортникова дома уже собралась большая толпа. Бабка Марилья не могла усидеть и тоже подошла послушать, о чем судачат соседи. К ней тут же подскочила бабка Агафья. Поминутно озираясь, она затараторила громким шепотом:           - Ох, Марилля, ты дома сидишь, ниче не знашь! Ночью-то к Малахычу сам Ерик из лесу приходил! Всех избил, охрабил, а младшово-то, Йоханюшку, без порток в колодец сбросил! Сам-то батька ихной тожа при смерти лежит, а Бабай тока очухался, еле живой. Бабы рявут... Слышь, че говорю-то? - последние слова Агафья произнесла в полный голос, недоуменно глядя на отсутствующее лицо соседки. Марилья очнулась, покачала головой и молча пошла обратно. Агафья осуждающе посмотрела ей в спину.           - Вот полоумная! - сказала она себе под нос и снова нырнула в толпу.           Придя домой, бабка Марилья села на лавку рядом с дедом. Маленькие пухлые ручки бессильно упали на колени, глаза наполнились слезами.           - Што мы с тобой натворили-то, старый! - сказала он деду и тихо заплакала. Тот погладил жену по седой голове и, обняв за плечи, начал гулко бубнить ей что-то утешительное.                               Глава 4.                     Лес менялся прямо на глазах. Конечно, сосны, как были, так и оставались соснами, а ели - елями, но, тем не менее, все выглядело по-другому. Во-первых, расстояния между деревьями стали больше, подлесок рос совсем не так густо, как в родных лесах, да и сами деревья изменились. Ветви у сосен росли реже, но зато были толще и начинались чуть ли не от самого комля, а ели, из стройных, целомудренных аскеток превратились в пушистых красавиц, развратно раскинувших ветви вширь. Лиственница совсем перестала встречаться, на ее место пришли осина и береза. Лишь могучий кедр остался верен себе - крепкие стволы все также возносились вверх, в поднебесную высоту, храня в гуще мягких длинных иголок маленькие крепкие шишки. К осени им предстоит вырасти, упасть на бурый хвойный ковер, и, может быть, дать начало новому дереву.           Или, например, обрадовать нечаянного путника прекрасными своими орешками. Еж ужасно любил сладкую "паданку", но, к сожалению (или к счастью?), до осени было еще далеко.           Он легко шагал по узкой, глиняной дорожке. Все страдания и печали недавних дней оставили его, изгнанные прекрасным, чистым лесным воздухом. Остался лишь лес. Лишь деревья и бездонное голубое небо над ними. После тяжелой болезни Ежа одолел такой могучий аппетит, что собранные бабкой двухнедельные харчи начали подходить к концу уже на четвертый день. В это утро, прежде чем вернуться из чащи на дорогу, он долго рыскал по лесу с самострелом в руках, в поисках какой никакой дичинки, но так ничего и не нашел. Вторая извечная проблема, вода, тоже начинала занимать мысли орка, поскольку драгоценной влаги осталась лишь полфляжки. Каждый раз, встречая на дороге стояночное место, Еж пытался найти хоть один ручеек, но, к его большому удивлению, никак не находил. "Так не бывает, - убеждал он себя, внимательно вслушиваясь в лесную тишину, - раз есть дорога, должна быть вода". Воды не было. Дождя тоже пока не предвиделось, оставалось надеяться на удачу.           Несмотря на проблемы с едой и питьем, Еж все равно пребывал в отличном настроении. Ближе к вечеру, он сошел с дороги и пошел рядом, стараясь не упускать ее из виду. До сумерек оставалось еще немного времени, можно было попытаться выследить неосторожную птичку. Он медленно зашагал по мягкому лесному ковру, задрав голову вверх. Пока глаза шарили по ветвям, ему почему-то вспомнились смешные и несчастные старички, сейчас уже казавшиеся частью далекого прошлого. "Интересно, - думал он, - узнают ли когда-нибудь в деревне о том, что же произошло на самом деле? Ведь меня лекарь ихний видел, да и вообще, мог кто-нибудь догадаться. Эх, несладко тогда придется деду с бабой..."           Разглядывая кроны деревьев, Еж забыл про всякую осторожность и очень удивился, неожиданно обнаружив себя стоящим на поляне, в трех шагах от небольшого костерка. Совсем близко, спиной к нему, сидел незнакомец в точно такой же кожаной куртке как у него. Дальше все случилось так быстро, что Еж не успел даже толком испугаться. Незнакомец обернулся и вскочил на ноги. Это оказался орк, ростом чуть пониже самого Ежа, примерно такого же возраста. Он мгновенно оскалился. До Ежа дошло, что он все еще держит перед собой заряженный самострел. Он хотел опустить его, но было уже поздно - незнакомый орк, чуть сместившись вбок от линии прицела, резко хлестнул ногой по державшей оружие руке. Самострел отлетел далеко в сторону, упал, стрела упала с ложа в траву. Орк, не останавливая движения, развернулся, и другая нога врезалась обалдевшему Ежу подошвой в челюсть. Небо блеснуло черным, перед глазами неожиданно оказалась земля. Сквозь гул в голове, до Ежа все же дошла мысль, что еще секунда и последует новый удар. Незнакомец сделал шаг, рассчитывая свалить встающего Ежа встречным пинком, но у того хватило ума не подниматься. Нархины уроки не прошли даром - Еж кувыркнулся и вцепился нападающему в ботинок, стараясь повернуть его пяткой к себе. Не удержав равновесия, орк упал лицом вниз. Еж мгновенно очутился у него на спине. Вжимая одной рукой его голову в землю, второй Еж начал заламывать руку незнакомца. Тот елозил, пытаясь сбросить Ежа со спины. Тяжелый рюкзак, чуть не испортивший спасительный кувырок, теперь наоборот, помогал, давая дополнительный вес, так что подняться его противник никак не мог. Силы у орков оказались примерно равны, да и опыта, судя по всему, у обоих было немного. Они еще немного попыхтели: один - стараясь выкрутить руку, второй - пытаясь освободиться, но скоро и тот, и другой окончательно устали. Еж оставил бесполезные попытки, чуть отдышался и спросил:           - Ты чего на меня бросился?           Незнакомец что-то нечленораздельно промычал. Еж чуть ослабил хватку.           - А ты чего на меня с самострелом попер? - прорычал орк и снова задергался.           - Да я не на тебя, балда, я на птиц охотился! - досадливо пояснил Еж, возвращая его в прежнее положение. Отпускать было боязно, сидеть так дальше - глупо. Смеркалось, птицы уже, наверное, попрятались по гнездам, а тут этот идиот...           - Ладно, - сказал Еж в, конце концов, - Я тебя отпущу, а ты веди себя спокойно. Договорились?           Орк снова промычал что-то невнятное. Еж воспринял это как согласие. Он снял рюкзак и отпрыгнул в сторону. Освобожденный медленно перевернулся на спину. На почерневшую от усталости морду незнакомца налип всякий мусор, иголки листики. Если не считать этого, выглядел он вполне распологающе. Еж ждал, вытирая грязным рукавом разбитый рот. Незнакомый орк повернулся на бок, посмотрел в сосредоточенные Ежиковы глаза и неожиданно рассмеялся.           "Люди - не поделятся, горные - не помирятся, лесные - не отступятся". Еж уже не помнил, где он слышал это поговорку, но сейчас она почему-то пришла на ум. Незнакомый орк сидел напротив, задумчиво ломая сухие ветки и по одной подбрасывая их в костер. Еж не мог решить, стоит ли просто встать и уйти, или же все-таки нужно что-то сказать. Ситуация получалось дурацкая - уже наступила темнота, а они все еще сидели молча на той же поляне, изредка поглядывая друг на друга исподлобья. Первым, терпение потерял незнакомец:           - Меня зовут Шед.           - А я - Еж, - облегченно выдохнул Еж. Только сейчас он осознал, в каком напряжении находился до этого момента. Теперь можно было расслабиться - второй драки уже не будет.           Шед снял с огня котелок и, сунув ложку в исходящее паром нутро, прокомментировал:           - Грибы.           - Давай, - согласился Еж. Он не был уверен, что слово "грибы" можно расценивать, как предложение присоединиться к ужину, но жрать так хотелось, что иного толкования он допустить не мог. Шед снова засмеялся, но на этот раз гораздо добродушнее, чем раньше.           - На самом деле, - сказал он, протягивая Ежу котелок, - меня зовут мощнее - Шедарет Бали Бацбан. Но друзьям лень такое выговаривать, а мне лень выслушивать, так, что я просто Шед. Кстати, грибы сушеные, прошлогодние, может еще поварить?           Еж, задумчего жуя жесткий гриб, ответил:           - Ты знаешь, Шед. У меня уже был один знакомый Бали Бацбан. Только его Даштохет звали.           Шед удивленно поднял глаза.           - Даша? Это, собственно, мой братец двоюродный. А откуда ты его знаешь?           - Так он же наш! Из нашего поселения!           - А где ваше поселение?           Еж, взволнованно размахивая руками, начал обяснять:           - Ну, это от Старухи... знаешь? От Старухи на северо-запад пол дня ходу, речка такая, Санга есть. Там вот,           прямо вдоль берега!           - А я жил на Патире. Тоже речка, только пол-дня к югу от Старухи... Так что ж, мы это... соседи бывшие, выходит?           - Выходит!           В такое совпадение трудно было поверить, но раз оно уже случилось, что еще оставалось делать? Только радоваться. И Еж радовался. Очень быстро выяснилось, что помимо волосатого Даши, у них есть еще целая куча общих знакомых.           - А Йорду хромого знаешь?           - Кончено! А ты должен знать Кузнеца-то нашего?           - Ну кто ж вашего Кузнеца не знает!           После того, как все знакомые имена были перечислены, Еж наконец решился задать один очень волнующий его вопрос:           - Шед, ты можешь не отвечать, но если это не секрет, скажи, куда ты направляешься? Непохоже, чтобы ты просто вышел на вечернюю прогулку. Далековато.           Шед немного смутился, поворошил веточкой угли и произнес:           - Знаешь, Еж, тебе, наверное, трудно будет понять... в общем, если ты слышал, есть к востоку отсюда такое место...           Еж глубоко вздохнул, чтобы унять заколотившееся сердце. Он уже знал, что услышит в следующую секунду.           - Гундабад, - сказали они одновременно. Дальнейшие расспросы смысла не имели, все было понятно и так.                     Странное, загадочное совпадение. С другой стороны - не такое уж загадочное. В жизни бывает так много несчастных случаев, сплошь и рядом реализующих мизерные свои вероятности с упрямым, безжалостным, почти искусственным цинизмом. Часто приходиться слышать: "Нет, этого не могло случиться! Так не бывает!" И слезы. И горе. В плохое, почему-то, верится намного легче, правда? Даже оркам.           Но почему же, в угоду проклятой статистике, лишать себя надежды на чудо? Почему не случиться такому, что одинокий, одержимый мечтой о таинственном Гундабаде орк шел-шел и встретил себе подобного? Да здравствуют чудеса!           А что до самого Ежа, так его занимало совсем другое: почему он не повстречал Шеда еще там, в тех местах, которые он считал своим домом, почему только теперь? "Одно хорошо, - думал он глядя на огонь, - хорошо, что мы не пришибли друг друга в первую же минуту. Вот это действительно чудо..."           Так они и сидели у костра, уплетая вареные грибы, запивая свежей водичкой из родника, который оказался совсем рядом с поляной. В довершении всех радостей, ночь выдалась светлая и очень теплая, словно сам лес хотел приласкать двух своих непутевых детей, которые оставили родные места ради каких-то неясных надежд и мечтаний. А они, счастливые, сидели у костра, наслаждаясь жизнью и летом.                     Глава 5.                     Следующий день также начался прекрасно: солнышко светило, завтрак удался, воды было вдоволь. По дороге, ближе к полудню, Шед умудрился подстрелить какую-то зверушку. Зверушка оказалась размером с небольшую, упитанную собаку. Пока Еж завистливо чесал затылок, его приятель успел ободрать добычу и сейчас поджаривал из нее жаркое. Ветра не было, и чудесный запах заполнил всю поляну, выбранную орками в качестве обеденной залы.           - Слушай, Шед, а ты уверен, что его кушать можно? - спросил Еж, не столько из опасения отравиться, сколько из ревности к охотничьим талантам приятеля.           - Не боись! - весело ответил Шед, - я уже ел такого, вполне прилично. Местные называют их "тарбаганами". Обычно они не такие здоровые, но мне на них везет.           С этим нельзя было не согласиться. Еж, глотая слюни, сел рядом с костром и стал нюхать. Пахло более чем заманчиво. Шед, по очереди поворачивая палочки, с шипящими на них сочными кусочками, рассказывал:           - Я ведь не так как ты шел, а южнее. Успел уже с местной живностью познакомиться. Понимаешь, друг у меня был. Мы еще в детстве дружили, его семья раньше недалеко от нас обиталась. Потом мать его умерла, и они с отцом ушли на юго-восток, почти на границу с Мизрахом, да там и остались. А я вот в прошлом году встретил одного орка из тех мест, он мне и рассказал про Радри. Я обрадовался и подумал - навестить его, что ль? Ну, захотелось, понимаешь?           Еж, само собой, понимал.           - Так вот, - продолжал Шед, - пришел я в те места, и только там понял, что даже не знаю, где его искать. Только примерно. С месяц там слонялся по болотам, одичал совсем, - Шед засмеялся, - я потом, когда их поселение нашел, еще с неделю вслух думал.           Еж сочувственно кивнул. Шед внезапно оборвал смех.           - А потом, где-то месяц прошел, как я у них жил, отправился Радри ловушки проверять и не вернулся. Я, понимаешь, Еж, даже сначала и плохого-то не подумал. Ну, прогуляться, думаю, решил орче, или приблудил маленько. Смотрю, день его нет, два нет, на третий мне его отец говорит: сходи мол, Шадя, посмотри, куда твой друг запропал. Сам-то он старый уже был, отец его. Да еще нога у него больная. Ну, я что? Пошел, конечно, сразу. Мне объяснили, где ловушки он обычно ставит. Дошел до первой - пусто. Дошел до второй - пусто. К вечеру кое-как третью отыскал, а там лисичка дохлая. Судя по запаху, дней пять лежит, не меньше. Я сразу назад. Вернулся ко второй, давай все обыскивать кругом. До заката ничего не нашел, остался ночевать. И уж перед тем, как спать ложиться, смотрю - блестит что-то при луне, она яркая в ту ночь была. Недалеко блестит, в полусотне шагов от силы. Я подхожу - нож. Радькин нож, понимаешь? Я давай искать, вижу - в одном месте ветки у кустов поломаны. Я аж чуть не закричал, как увидел. Прошел их насквозь, а там полянка такая маленькая, закрытая ветвями так, что снаружи не видно. А на поляне - Радя...           Шед убрал с огня мясо и протянул один из прутиков Ежу. Еж молча взял, но кушать почему-то расхотелось. Шед тоже есть не стал. Посмотрел на Ежа, вздохнул и продолжил:           - Живой он еще был. Три дня там пролежал. Понимаешь, они ж думали - помер, бросили его, а он живой...           - Кто бросили? - спросил Еж. Шед пожал плечами и ответил, словно это было очевидно:           - Гоблины. Он так в себя и не пришел. Бредил только. Я к утру принес его домой. Отец его, как увидел, побелел весь. Я сразу подумал конец старику. Но он еще сутки продержался, - голос у Шеда стал совсем нехороший, - к следующему утру помер, сразу вслед за сыном, - закончил он так, что у Ежа заныли зубы. Чтобы перебить пакостное ощущение, Еж спросил:           - А как узнали, что это гоблины?           - Радька говорил, когда бредил. Да и вернулся я потом, следы осмотреть. Нож-то у него в драке выбили, а потом, видать, найти не могли, они же днем плохо видят. День тогда солнечный был. Рюкзак только забрали… - ответил Шед, уже нормальным голосом, принимаясь за еду.           - Говорил я Радьке - занимайся! - тоскливо добавил он, немного погодя, - Занимался бы с нами, глядишь и одолел бы гундосых!           Еж тоже вонзил зубы в мясо. Жаль только, что Шеду пришло на ум рассказать свою историю именно перед едой, а не после. Закончив жевать, Еж поинтересовался:           - А где ты занимался?           - Да в поселении у нас орк один жил, давно еще. Он куда-то на запад шел, с востока. Как раз в то время, когда, мы с Радри пацанятками бегали. Появился у нас зимой, весь замерзший, еле отходили его тогда бабки наши. Но болел долго. А потом, в благодарность, решил наших парней научить как на востоке дерутся. Пять лет у нас прожил, все учил, учил. Вначале-то, слышь, посмеялись некоторые над ним,- думали, с головой чего после болезни стало. А он при них булыжник здоровый кулаком в крошку расшиб, так сразу притихли. У нас тогда все к нему пошли, от мала до велика. Ну и мы, с Радькой. Только ему надоело быстро, бросил. А я, вот, все пять лет отучился. Потом он ушел, а мы друг с другом заниматься начали, да только все больше дурака валяли. Тяжело без учителя-то. При нем все красиво было, спокойно. А как он ушел - так сплошные безобразия: то нос кому разобьют, то ребра поломают. Ну, в общем, бросили мы это. Так, соберемся иногда, ногами помахать...           - Да, ногами - это неплохо. - заметил Еж, машинально трогая распухшую со вчерашнего дня щеку. На лице Шеда наконец появилась забытая уже, симпатичная улыбка.           - Не боись, заживет. - в знак примирения, он протянул Ежу еще одну порцию тарбагана. Еж, конечно, извинения принял. И съел.           Жирное мясо подействовало на орков усыпляюще. К тому же, яркое солнце совсем не располагало к прогулкам по открытой местности и решение поваляться на травке до вечера пришло как-то само собой. Пока Еж блаженно дремал в тени огромной лиственницы, Шед поставил на огонь котелок, поскольку запивать такую трапезу холодной водой чревато даже для крепких орочьих желудков. Пока ждали закипания, начали обсуждать рецепты различных отваров. Немного поспорили, преодолевая приятную тягучую лень. Чтобы никому было не обидно, каждый всыпал в кипяток свою заветную травку. Полученное в результате варево одинаково изумило обоих, но пить все равно стали. В качестве финального штриха, Еж всыпал туда горсточку коричневого деревенского сахара, оставшегося из бабкиных запасов. Шед страшно обрадовался, потому, что сахар, как, впрочем, и соль, для лесных были скорее лакомством, чем обычной приправой.           Чтобы не оставаться в долгу, он взялся пойти поискать родничок. Еж сделал скептическое лицо, но Шеда это не остановило. Он верил в свою удачу.           - Там дров еще прихвати! - крикнул Еж ему вслед и, зажмурившись, сладко потянулся. Какое-то время до него доносился шорох травы под башмаками товарища, потом все стихло. Только совсем далеко, на том краю света, усердно стучал по дереву дятел. Еж закрыл глаза...           - Вставай! - грянуло в неподвижном воздухе. Еж испуганно вскочил, ожидая немедленного пожара и землетрясения, но это оказался всего лишь Шед. Он деловито запаковывал свой рюкзак, запихивая внутрь недоеденные остатки мяса.           - В чем дело? - недовольно промямлил Еж, сонно покачиваясь. Он глянул на солнце сквозь полуопущенные ресницы, - Я ж тока прилег!           - Собирайся. - коротко ответил Шед, закидывая свой рюкзак на спину. Еж, мотая головой, чтобы сбросить остатки дремы, стал упаковываться. Опыт подсказывал, что сейчас лучше делать, что говорят, а объяснения последуют после. Шед быстро огляделся, чтобы проверить, что ничто не забыто и потащил все еще квелого товарища в чащу, подальше от дороги.           Когда они зашли достаточно далеко, Шед наконец остановился.           - Ну и... - начал Еж.           - Ш-ш-ш! - прервал его Шед, подняв руку. Вслушался. Где-то с минуту стояли молча.           - Ну и в чем дело? - тихо спросил Еж. - Ты воду нашел?           - Найти-то нашел, - ответил Шед, - только, похоже, и неприятностей заодно доискался.           Еж медленно огляделся. Посторонних не наблюдалось. Шед тоже огляделся и пояснил:           - Нашел ручей, дальше, неподалеку от дороги. Спускаюсь к нему, только котелок опустил, вижу - выходит прямо на меня парнишка из лесу. Человечек молодой. В куртке синей и в кольчуге. С двумя большими котлами. Увидел меня - глаза по ложке. Только рот открыл, я уж не стал ждать, пока заорет, дал ему пару раз и слинял быстренько.           Не выспавшийся Еж чувствовал, как по ходу рассказа им овладевает сильное раздражение.           - Ну и какого Гажди нам надо было бежать оттуда? - спросил он резко, - Ну человек, ну дал ты ему, и что?           Шед, пропустив "Гажди" мимо ушей, разочарованно посмотрел на приятеля.           - Ты что, не понимаешь, это ж солдат был! А варежку он разинул, чтобы своих на помощь позвать.           Еж зло и тупо процедил:           - И что? А бежать-то зачем? Что, они искать нас сейчас будут срочно, весь лес прочесывать?           - Ты что, думаешь, я испугался? - завелся Шед, не на шутку обидевшись, - Ну хорошо, давай, пошли на дорогу вернемся.           Конечно, в другой ситуации Еж вообще не стал бы говорить все эти глупости, но сейчас он здорово разозлился. Нет хуже, когда орку не дают спокойно выспаться.           - Пошли, - решительно сказал он и зашагал обратно.           "Ну и попутчика мне Ерик послал, - думал он, поправляя рюкзак, - идиот какой-то... А может он просто придумывает богато? - ехидно сказал он сам себе, - И про Радри своего придумал и сейчас опять сочиняет, а?" Еще через несколько шагов в нем проснулась другая личность, не испорченная прерванным сном и не переваренным тарбаганом: "А если не врет? - сказала она, - А если правда? Вот сейчас выйдете на поляну, а там уж солдатики поджидают". В ответ на эту реплику, Еж обвинил самого себя в малодушии и пошел еще быстрее. "Ну, может, остановишься, хоть кольчужку оденешь да топор вытащишь?" - безнадежно спросил внутренний голос. Но Еж на то и Еж, чтобы быть упрямым и колючим. "Что не говори, тупость - великая сила!" - пронеслось в голове напоследок, перед тем как ноги ступили на полянку. Костер еще дымился, обгорелые по краям палочки для мяса остались там, где их бросили.           - Ну, и где твои солдаты?           - Так вот они, - уныло ответил стоящий сзади Шед.           - Ага. - преисполнившись сарказма, сказал Еж, поворачиваясь, - значит... - эффектная фраза так и не прозвучала, потому что в лицо ему смотрел добрый десяток взведенных арбалетов.                     Глава 6.                               - Воевода Ханель, там стекло привезли, - радостно сообщил белобрысый рекрут.           - Отлично. Вы куда его хотели?           - Ну, сначала, конечно, главный зал, а что останется - в Зеленый дом поставим.           - Давайте, ребятишки. Сами справитесь?           - Справимся, воевода Ханель! - браво гаркнул белобрысый и смущенно добавил: - Только вот стеклорез дедка Дало забрал.           - Хорошо, я скажу, чтобы вам принесли.           Ребята убежали, поднимая пыль голыми пятками. Ханель пошел в Красный дом, где обычно сидел со своими поделками Дало. У входа в барак двое новичков, обливаясь потом, пилили здоровенное сосновое бревно. Рядом стоял рядовой Юшка, важно засунув руки за широкий кожаный ремень и давал советы. Увидев приближающегося Ханеля он резво оттолкнул одного из пильщиков и стал пилить сам.           - Уже командуешь? - с усмешкой спросил Ханель. - Не рановато?           Юшка покраснел, замотал головой и стал пилить еще быстрее. Напарник, неуклюжий городской бутуз, не успевал отдернуть ручку на себя, из-за чего пила гнулась и застревала. Ханель постоял немного у Юшки над плечом, пока тот не взмок от усердия, потом повернулся к растерянному новичку.           - Ты давай следующее готовь, а Юшка, раз такой мастеровитый, пусть это сам заканчивает.           Наведя таким образом порядок, Ханель открыл окрашенную красным дверь и вошел внутрь. Дало, как всегда, сидел в своем углу, ковыряя шилом чьи-то сапоги.           Маленький, сморщенный старичок, который всю жизнь провел в армии, но при этом за все время не обидел и мухи. Потому как предпочитал чинить, а не портить. Ханель помнил его всю свою жизнь, с тех пор, когда он, вместе с детьми других офицеров прибегал к нему с просьбой сделать самострел или смастерить крючки для рыбалки. Дало, перед тем как одарить очередного счастливца так необходимой ему вещицей, всегда спрашивал: "А ты знаешь, малыш, каким должен быть солдат Мизраха?" Правильный ответ звучал: "Честным, искренним, бесстрашным". Все дети, зная нужные слова, отвечали именно так и убегали, зажимая в ручонках заветный подарок. Вот только годы показали, что слова словами, а жизнь - это жизнь.           Первый раз Ханель задумался об этом в шестнадцать лет, когда один из его друзей детства был повешен за изнасилование девочки из соседней деревни. Второй же соучастник избежал казни - его просто выгнали из лагеря. Потому, что отец первого был всего лишь капрал, а папаша второго - воевода одной из северных провинций. Оба - соседи Ханеля по казарме. Когда оставшийся в живых насильник уходил, Ханель посмотрел ему в лицо - довольное, наглое, без тени сожаления. "Как ты так можешь? - спросил его тогда Ханель, - Мы ведь вместе обещали: честным, искренним, бесстрашным!" Парнишка паскудно рассмеялся, за что немедленно получил по зубам. После этого, отсиживая в сухом деревянном карцере положенные за драку три дня, Ханель дал себе слово сделать все, чтобы для следующего поколения солдат, эта фраза, сошедшая с военного герба Мизраха, никогда не стала пустым звуком. Теперь, когда он сам стал начальником Второго военного лагеря Яцивы, у него была такая возможность.           - Ну что, дедушка Дало, как здоровьишко?           Старик строго посмотрел на него поверх очков, пожевал губами и ответил:           - Да ничего, Хани, сынок, живой пока.           Ханель любовно потрепал дедушку по плечу, чуть не уронив бесценные очки, на которые в свое время сбрасывался чуть не весь командный состав лагеря.           - Молодцом, дедушка! Нам тут стекло из города привезли, детишки стеклорез просят.           - А что ж они сами то не пришли, тебя отправили? Ты у них на побегушках али как?           Ханель громко, с удовольствием расхохотался.           - Да тебя они, старого, боятся! - пояснил он сквозь смех, - Запугал ты мне всю молодежь!           - А как они у тебя воевать будут, коли дряхлого старика пугаются? - проворчал Дало, но вид у него был весьма польщенный. Не спеша, покопавшись в старинном своем сундучке с инструментами, он извлек наружу маленький кожаный футлярчик и сказал воеводе:           - Только настрого накажи своим голоштанцам, чтоб не потеряли! Вещь ценная, сам знаешь, алмаз в ём!           - Да уж не потеряют, - заверил старика Ханель. - Ладно, дед, я к тебе вечерком загляну, после ужина.           Ханель пошел к выходу. Уже у самой двери старик окликнул его:           - Погодь, воевода.           Ханель вернулся. Судя по тону, предстояло услышать что-то неприятное. Дед еще немного помолчал, глядя в пол, потом сказал:           - Каха Серый пришел.           Воеводина физия сначала застыла, а потом скривилась, как после надкуса незрелого яблока. При подчиненных он не позволил бы себе такое проявление эмоций, но при старике можно было расслабиться. И даже иногда поругаться. Сегодня ругаться Ханель не стал, только спросил:           - Когда пришел?           - Так вот, перед самым обедом.           - Что ему надо?           Старик молча взял свое рукоделье и принялся за работу. Действительно, спрашивать было глупо, и Ханель прекрасно это знал.           Каха вообще считался самой загадочной личностью во всей Мизрахской Короне. Никто толком не знал кто он такой, откуда взялся и чем конкретно занимается. Одни предполагали, что он имеет какое-то отношение к тайной внутренней службе государя. Но это было, скорее всего, неправда, поскольку во дворце его никто никогда не видел. Да и в самой Яциве появлялся редко. Другие считали, что он работает на разведку - что, в общем, не было лишено оснований, поскольку Каху часто встречали в пограничных районах. Но и у этой версии подтверждений никаких не было. Знали только, что этот человек вечно приходит в самый неподходящий момент, предъявляет какие-то жуткие совершенно документы, вроде: "подателю сего оказывать повсеместное содействие" за подписью чуть ли не самого Государя и так же быстро исчезает. В узких кругах также знали, что у него есть свой небольшой тренировочный лагерь, где-то на востоке от Яцивы, но похвастаться тем, что видел это место своими глазами, не может никто. Эта личность много лет с момента первого своего появления обрастала самыми невероятными слухами, но со временем говорить про него перестали, прозвали "серым" и на этом успокоились. Благо, лишних поводов для сплетен Каха не давал.           - Воевода Ханель! - обратился к нему денщик, - В приемной комнате ожидает посетитель. Представился как господин Каха. С ним двое сопровождающих, - добавил он после короткой паузы.           Ханель вздохнул, сделал официальное лицо и вошел в приемную. Каха сидел на скамеечке, сбоку, с таким радостным видом, будто был бы счастлив ждать до утра. Рядом с ним стояли двое мужчин, один уже в возрасте, другой молодой совсем паренек. Они, видимо, не разделяли настроений своего наставника, поскольку выражения их лиц можно было отнести, скорее, к разряду равнодушно-вежливых. Одежда на всех троих отличалась подчеркнутой простотой, если не сказать бедностью, - серые деревенские рубахи навыпуск и свободные холщовые штаны. Отличить посетителей от обычных крестьян можно было лишь по крепкой обуви из прекрасно выделанной кожи да еще по широким солдатским ремням, выглядящим на фоне посконных рубашек крайне неуместно.           Если бы стояли все трое, Ханель, наверное, даже не определил бы, который из них, собственно, Каха, поскольку до этого встречался с ним всего один раз и то много лет назад. Тот, заметив сомнения воеводы, встал и шагнул ему навстречу. Воевода поздоровался, прошел к своему креслу у дальней стены, сел в него и сдержанно поинтересовался:           - Чем обязан, господин Каха?           - День добрый, воевода Ханель. У меня к вам есть небольшая просьба.           Голос у Серого, вопреки благодушному лицу, особого счастья не выражал. Это обстоятельство, почему-то, привело воеводу чуть ли не в бешенство. Опасаясь выдать свои эмоции, он молча кивнул. Каха продолжил:           - Воевода Ханель, мне придется взять у вас взаймы трех солдат, для небольшого похода на восток. Обещаю, что, самое позднее, к зиме они будут возвращены в лагерь.           Воеводины кустистые брови неудержимо поползли вверх.           - То есть как "взять взаймы"?           Каха промолчал. Ханель, овладев бровями, заявил:           - Вы прекрасно знаете, Каха, что я не имею права отдавать своим солдатам приказы подобного рода. Ведь вы, насколько мне известно, не являетесь офицером регулярной армии.           Впрочем, в последних словах воеводы особой уверенности не прозвучало.           - Хорошо, - покладисто сказал Каха, - Я согласен взять добровольцев. Отпустить вы их право имеете. А я имею право взять их под свое начало. Вот бумага.           Ханель машинально взял из рук Серого кусок пергамента, повертел в руках, разглядывая внушительную свинцовую печать. Впрочем, ему и так было ясно, что просьбу Кахи удовлетворить придется.           - Хорошо, - сказал воевода, нехотя поднимаясь с кресла. - Мы прямо сейчас пойдем добровольцев искать?           - Хотелось бы прямо сейчас. - ровный голос Кахи, вкупе с легкой улыбкой, производил двоякое впечатление: с одно стороны, вроде бы, вежливая просьба, с другой - самый что ни на есть приказ.           Ханель опять начал злиться и, наткнувшись у выхода на летевшего ему на встречу капрала, еле удержался, чтобы не закатить бедняге оплеуху.           - Воевода Ханель... - с разгону начал капрал, но, увидев зверские глаза воеводы, испуганно притих.           - В чем дело? - прорычал тот.           - Воевода Ханель, - повторил капрал, вытянувшись в струнку, - задержаны и доставлены в часть два неопознанных существа!           - Что такое? - удивился воевода, уже второй раз за этот необычный день, - Что значит: "неопознанных существа"? Выражайтесь яснее, капрал!           - Не могу знать! - пискнул капрал, голосом, совершенно не подходящим мужчине его возраста и размера. Потом, набравшись смелости, в полголоса добавил:           - Ребята говорят - какие-то гоблины... - и почему-то свел колени так, словно в паху ему жали штаны.                     Глава 7.                     Первым делом у Ежа мелькнула мысль сбросить рюкзак, откатиться в кусты и задать стрекача, но пока он собирался с духом, солдаты подошли слишком близко для такого опасного маневра. И, в то же время, стояли слишком далеко, чтобы попытаться напасть на одного из них, в надежде использовать его тело в качестве щита. Шед, судя по всему, пришел к таким же печальным выводам, потому что, отбросив в сторону висевший у пояса топор, нехотя поднял руки. Еж тихо выругался и последовал его примеру.           Солдатики были молодые и очень испуганные. Еж прекрасно видел, что высокий усатый парнишка, отдававший приказы громким голосом, сам храбрится из последних сил, ощущая возложенную на него ответственность. "Вот если его вырубить, остальные, наверняка, растеряются так, что можно будет брать их голыми руками", - мечтательно думал он, пока двое новобранцев вязали ему локти за спиной. У одного из них была изрядно разбита физиономия. Видимо это был как раз тот самый бедолага, так неудачно повстречавший у ручья Шедарета Бали Бацбана в этот прекрасный, солнечный полдень.           Скрутив оркам руки, солдаты почувствовали себя гораздо уверенней.           - Кто такие? - грозно спросил усатенький, придвинувшись вплотную к лицу Шеда. Голос у него был поставлен с надлежащей офицеру твердостью, вот если бы еще он под конец не сорвался, пустивши петуха, вышло бы весьма внушительно. Орки молчали. Капрал откашлялся и повторил:           - Кто такие?           - Пошел в зад, - ласково ответил Шед и плюнул ему на левый сапог. Еж машинально отметил, что его друг говорит по-человечьи с сильным акцентом, видимо, до этого момента, он не слишком много общался с людьми. Но шея усатого все же налилась малиновым, из чего можно было заключить, что, несмотря на неправильно расставленные ударения, слова до него дошли. Капральский кулак прочертил в воздухе дугу точно по тому месту, где полсекунды назад находилась голова Шеда. А тот, уйдя от удара, смачно саданул усатому ботинком в пах. Усатый с мышиным писком свалился на землю, Шед же глухо охнул, получив в плечо стрелу от какого-то чересчур нервного новобранца. Еж громко выругался, но, памятуя о девяти оставшихся на взводе арбалетах, с места трогаться побоялся.           Пока солдаты, опасливо косясь на орков, помогали своему командиру стать на ноги, Еж сделал первый за сегодняшний день разумный поступок - он быстро подошел к раненому товарищу и стал между ним и вояками. Потому как прекрасно знал, что после первого испуга люди обычно начинают звереть, а допустить, чтобы Шеда, после всех неприятностей, еще и били ногами, Еж, конечно, не мог. Когда трое самых решительных направились к ним, он пригнулся, готовясь принять их злость на себя. Но, к его счастью, очнувшийся капрал прохрипел команду, и солдаты вернулись на свои места, нехотя задвигая мечи обратно в ножны.           Где-то через час быстрого марша дорога привела в деревню. Весть о захваченных в лесу чудищах распространилась с неимоверной быстротой. Если при входе в обжитую местность им встретилось лишь несколько детишек да пара брехливых дворняг, то уже на середине поселка вокруг конвоя собралась порядочная толпа. Сначала это были только галдящие во весь голос мальчишки. Немного погодя, к ним присоединились взрослые, оставившие ради такого зрелища свои хозяйственные дела.           Глядя на них, Еж очень живо вспомнил свое детство. "Эй, ящерица!" - кричали ему тогда. "Эй, чудище!" - кричали ему сегодня. Но и в этот раз, и в тот с одним и тем же выражением - смесью страха и злости. Из окон глядели старухи. Из каждой двери, из каждой подворотни, таращились десятки пар ошалевших от любопытства глаз. Шавки с визгом отскакивали с дороги, и отчаянно тявкали, прячась за спинами хозяев.           На деревенской площади отряд остановился. Капрал, отдав распоряжения, куда-то ушел. Солдаты остались сторожить пленных. Еж помог Шеду опуститься на землю, спиной к чьему-то забору, где тот, наконец, смог отдышаться и вытереть о свои колени пот, заливавший глаза. Выглядел раненый весьма печально: лицо побелело, губы дрожали, кожаный рукав на плече набух от крови. Нужно было снять грязную куртку, промыть рану и сделать перевязку, но Еж не мог, потому, что стрела по-прежнему торчала там, куда ее загнала стальная дуга арбалета, пробив сбоку плечо и трапециевидную мышцу. Да и не умел Еж раны обрабатывать. Делать их его научили, а вот лечить - как-то не сподобились. "Кроме того, все равно у меня руки связаны", - подумал Еж и постарался направить мысли в другую сторону.           Но думалось ему только о том, как поганенько он себя повел, когда Шед предупредил его о людях. Сочинял о нем всякие гадости, и, в конце концов, подвел товарища под беду. Как, впрочем, и самого себя. "Это потому, что любой поступок, совершенный в гневе, никогда к добру не приведет, - думал он, - Пока я не научусь держать себя в руках, все будет возвращаться на круги своя. И будет жизнь наказывать меня раз за разом. И буду я терять друзей, любимых, близких мне орков, пока раз и навсегда не осознаю эту, такую простую, но такую сложную истину. Лишь бы это не случилось слишком поздно..." Еж глянул на Шеда и ощутил такой приступ раскаяния, что слезы сами собой закапали из глаз.           - Прости меня, друг, - тихо сказал он Шеду.           - Пошел в зад, - так же тихо ответил тот, не поднимая головы. Он смотрел прямо перед собой, в желтую пыль, испещренную следами собачьих лап и голых детских ступней. Ему было очень плохо.           Расстроенному Ежу на секунду показалось, что сердце в груди вот-вот остановится. Он хотел добавить что-то еще, но только судорожно вздохнул, не в силах протолкнуть слова сквозь сжавшееся горло.           Толпа, тем временем, достигнув определенного уровня в количественном своем развитии, начала преображаться качественно. Кто-то пустил слушок, что эти чудища, дескать, те самые, что по прошлой осени украли малого ребенка у Парасичей и теперь намеревались утащить старостиного новорожденного младенца, да солдаты успели их поймать. Тут же родилось еще несколько версий, но самая первая оказалась наиболее живучей; и вот уже тетка Брыля Парасич завывает в полный голос, призывая проклятья Гажди на головы чудовищ, а староста одобрительно похлопывает ближайшего солдатика по худенькой спине.           Первый камень ударил Ежа в ногу, второй гулко стукнул о доски забора, в сантиметре от его головы. Занятый горькими своими думами он не сразу понял, что происходит. Лишь после третьего булыжника, метко угодившего ему в живот, философские мысли оставили голову, сменившись знакомым с детства страхом перед людской ненавистью. Пока солдаты растерянно крутили головами, не зная, что полагается делать в такой ситуации, редкий дождик превратился в ливень. Еж скорчился от ужасной боли, рот наполнился кровью, перед глазами вспыхивало то черным, то зеленым попеременно. Не имея даже возможности закрыть голову руками, он уткнул ее в редкую травку, росшую под забором, позорно выставив на обозрение толпы свой грязный орочий зад. Это все заняло не больше секунды, а потом над правым ухом раздался резкий, мучительный стон. Почти не соображая, что делает, Еж кинулся грудью на Шеда и распластался на нем, как птица, закрывающая собой гнездо с птенцами. Правда, от такой защиты обычно толку мало - рано или поздно хищник все равно возьмет свое. Но в этом случае, как ни странно, помогло. Получив еще несколько болезненных ударов по хребтине и связанным за спиной рукам, Еж, с огромным облегчением, услышал сзади властный окрик усатого капрала. Теперь он казался ему самым приятным звуком на земле.           Может, авторитет офицера Армии Мизраха оказался достаточно высок, может, толпа утолила свой праведный гнев, так или иначе, побоев больше не было. Возможно, просто кончились камни.           Как добирались до военного лагеря, Еж совсем не помнил, настолько усердно потрудились над ним гостеприимные крестьяне.           Очнулся он в каком-то полутемном домишке. Свет шел сверху, из узких прорубленных под самой крышей окошек. Над его головой, в желтом луче предзакатного солнышка плясали веселые пылинки. Еж боялся пошевелиться, боялся сглотнуть, боялся даже думать о чем бы то ни было, потому, что прекрасно знал - еще мгновение и все тело взорвется ужасной болью. Лучше уж было еще немного полежать, вот так, с неудобно вывернутой шеей, бесконечно оттягивая момент встречи с суровой действительностью. Потом в голову пришла необычайно приятная мысль о том, что, наверное, лучше всего будет умереть прямо сейчас, не дожидаясь окончательного пробуждения, и навсегда остаться в этом чудесном сумеречном мире, где пахнет струганной сосной, и пылинки так весело кружатся в солнечном луче.           В этот момент, за стеной послышались голоса, и от дальней стены к Ёжиковым ногам протянулся длинный прямоугольник света. Широко раскрыв искривленный болью рот, он, перевернувшись на спину, глянул прямо в ослепительно светлую бездну за дверью. В проеме появилась черная исполинская фигура. Тонкую голову обрамлял золотой лучистый ореол, движения были необычайно легки и преисполнены неземного могущества. Еж замер, осознав, что вот-вот услышит голос, являвшийся ему с детства в самых потаенных, сказочных снах...           - Да какие это, нахрен, гоблины, капрал! - пробасил голос, - Когда это лесные орки!                     Глава 8.                     - Почему они в таком виде, капрал? Вы, кажется, говорили, что при аресте был произведен всего один выстрел?           - Крестьяне, - невнятно пояснил капрал и смутился. Все в лагере прекрасно знали, что Ханель отличается редкой щепетильностью в вопросах чести, а она требовала аккуратного обращения с пленными.           - Так, - голос воеводы не предвещал ничего хорошего. - Крестьяне значит у тебя, - он закрыл снаружи дверь карцера, прислонился к ней спиной и задумался. Капрал, глядя на его лицо, болезненно сглотнул, чувствуя, как ожидаемые за поимку опасных тварей лейтенантские нашивки неудержимо улетают в синюю даль. Двое его солдат тоже поняли, что внесрочным отпуском не пахнет, и заметно скисли. Воевода Ханель старательно потер костяшками пальцев гладкий подбородок, резко откашлялся и сказал:           - Значит так, капрал. Сейчас этих двух в Белый Дом, приставить к ним охрану, чтобы самое большее через два дня они могли со мной говорить, ясно? Теперь вам, дражайший... - воевода повернулся к Серому и оборвал свою речь на полуслове, увидев, что прежде умеренно-благодушное лицо Кахи, сейчас светится широкой улыбкой. - В чем дело, господин Каха?           Тот, не отвечая, подошел к двери, и, бросив: "Один момент...", вошел внутрь. Никто не понял, как у него это вышло, поскольку до последней секунды толстая еловая дверь была придавлена снаружи немалым воеводиным весом. Сам воевода, обнаружив, что, помимо воли, переместился на два шага влево, озадачился и остался стоять на месте, растерянно моргая седыми ресницами.           Некоторое время изнутри раздавалось тихое бормотание, какой-то шорох, легкий стук. Потом кто-то жалобно застонал. От этого звука воевода вздрогнул и решительно дернул за ручку двери. На пороге уже стоял Каха, с прежним спокойствием на лице.           - Давайте так договоримся, воевода Ханель. Вы лечите этих пленных и отдаете мне их вместо обещанных солдат.           Воевода снова пришел в ступор, а пока из него выбирался, Каха помог подоспевшим санитарам уложить на носилки окровавленных орков и отправился вместе с ними к Белому Дому, в котором располагался лагерный лазарет. Когда рассерженный самоуправством гостя Ханель пришел туда, Каха уже стоял в приемной, разговаривая в полголоса с главным врачом. Тучный пожилой дядька в желтом переднике внимательно слушал своего собеседника, то и дело поглядывая в глубину хорошо освещенного зала. Ханель с ходу рявкнул:           - Господин Каха!           Каха не отреагировал, зато врач немедленно повернулся на рев. На круглом добродушном лице было написано такое осуждение, что воевода замолчал, решив перенести разговор на попозже. Он сделал два шага внутрь, чтобы убедиться, что пленники находятся именно там. Яркий свет на мгновение ослепил воеводу; снаружи уже смеркалось, а здесь горели дорогие газовые светильники, зажженные по поводу предстоящей операции. На столе, сбоку от входа, двое младших фельдшеров уже с хрустом резали что-то живое. Ханель содрогнулся, но, скосив глаза, увидел, что они всего лишь вспарывают кожаную куртку одного из орков, и облегченно вздохнул. Выходя из лазарета, он, как мог вежливо, попросил "дражайшего господина Каху" зайти к нему в приемную и удалился на Малый плац, где его ждали непутевые участники знаменательного ареста в лесу.           "С другой стороны, - думал он по дороге, - чего я так дергаюсь? Ведь так сразу обе проблемы снимаются: и с орками разбираться не надо, и солдат своих отпускать не придется. Только вот почему такое ощущение, будто меня где-то как-то нае..ли..."           Все четырнадцать человек стояли перед ним, старательно вытянувшись по стойке "смирно". Капрал сделал шаг вперед и доложил о построении взвода. Ханель тяжело взглянул на него из-под дремучих седых бровей, заложил руки за спину и устало пророкотал:           - Прежде чем вы начнете мне докладывать о том, что же именно произошло, я хочу услышать от вас следующее... - рядовые, уже зная, что последует дальше, заранее набрали воздуха в грудь... - Каким должен быть солдат Армии Мизраха?           В нежной синеве летнего вечера прозвучал дружный хор из полутора десятка молодых голосов:           - Честным, искренним, бесстрашным!                     Еж закрыл глаза, словно это могло спасти его от нахлынувшей боли, а когда открыл, рядом с ним сидел маленький серый человечек с грустной улыбкой на спокойном лице.           - Привет, - тихо сказал он на орочьем.           Еж не ответил.           - Как же вас угораздило? - продолжал человечек. Он поднялся, сделал два шага и присел рядом с бесчувственным Шедом. Еж, напрягая все тело, повернулся на бок и посмотрел на них сквозь выступившие от боли слезы. Прохрипел:           - Он жив?           Человечек положил пальцы на шею Шеда, прислушался.           - Жив. Только его лечить срочно надо. А что с тобой?           - Со мной все в порядке, - ответил Еж и тут же понял, что с ним очень даже не все в порядке. Можно даже сказать - очень не в порядке. Человечек снова вернулся к нему, внимательно оглядел и спросил:           - Что болит?           Болело у Ежа все. Но больше всего - спина, так он и сообщил. Человечек погрустнел еще больше, подсунул ладонь под Ёжиков затылок и попросил согнуть ноги. Ёж послушно заелозил пятками по полу, пытаясь подняться. Ему даже это почти удалось, но в последний момент голова закружилась, и он со стоном свалился обратно, вцепившись пальцами в рукав незнакомца.           - Ну, не все так плохо, - ободряюще сказал тот, - Я думаю, все даже будет хорошо.           Он зашагал к двери, которая волшебным образом сама открылась ему навстречу. Еж постарался разглядеть, что же все-таки за ней происходит, но дверь сразу же закрылась.           Вскоре пришли солдаты с белыми повязками на рукавах. Они принесли с собой двое носилок и аккуратно уложили на них орков. Человечек в серой рубахе сам контролировал каждую погрузку, стараясь, чтобы этот процесс причинил раненым как можно меньше вреда. Санитарам же, судя по испуганно-любопытным лицам, до ощущений пленников дела не было, а вот сам факт наличия в карцере таких редких существ занимал их до крайности. Шло к тому, что сегодня в казармах после отбоя не заснет ни один человек - весь лагерь будет занят обсуждением событий прошедшего дня.           Еж страстно желал потерять сознание, но это ему так и не удалось. Мучимый болью и сжигаемый позором, он мог лишь крепко зажмуриться. Только под конец, когда санитары сгружали его с носилок на мягкую больничную койку, он не удержался и зашипел на них гадкими словами. Солдаты испуганно шарахнулись в сторону, а Еж, с трудом натянув на голову одеяло, отвернулся к стене. Ровно оструганные бревна Белого Дома умиротворяюще пахли смолой. Он полежал немного, успокоился и заснул, точнее сказать нырнул в какую-то тесную и давящую черноту. Сквозь болезненное забытье он слышал, как на соседнюю койку санитары укладывают Шеда, слышал их усталое ворчанье, слегка разбавленное руганью.           Проснувшись утром, Еж увидел прямо перед собой чье-то круглое лицо. Сначала он дернулся, но тут же понял, что это всего лишь здешний врач и нервничать перестал, насколько позволяли многочисленные вчерашние ушибы. Круглолицый дядька, бормоча под нос что-то успокаивающее, начал аккуратно поворачивать Ежа сбоку набок. Делал он это с такой осторожностью, при этом так трогательно расспрашивал своего пациента о том, где болит, где нет, что Еж через пару минут растрогался окончательно. Вот уж чего он никогда не ожидал от людей, так это сострадания. "Впрочем, - подумал он, - этот добрый человек деньги за свою работу получает, так, что ничего удивительного". Закончив осмотр, врач сокрушенно покачал головой и попросил санитара принести судно. Еж долго не мог понять, зачем эта штуковина нужна, а когда понял, ужасно рассвирепел. Очень невежливо оттолкнув круглолицего, он встал на ноги и решительно заковылял к двери. Останавливать его, конечно, никто не стал. Лишь часовой у входа, забыв, зачем он, собственно, там стоит, с любопытством таращил глаза на забинтованного орка, пока тот не завернул за угол.           Вернулся Еж гораздо резвее чем уходил. Врач, сидевший все это время на его койке, не спеша поднялся навстречу. Еж умоляюще посмотрел на него круглыми от страха глазами и, заикаясь, сказал:           - Доктор, у меня там...           - Кровь, - закончил за него круглолицый. - Давай ложись в постель, орк, или кто ты там, будем лечиться.           Следующие четыре дня Еж страдал втройне - от полученных травм, страха, что здоровье утеряно навсегда, и оттого, что очнувшийся Шед напрочь отказывался с ним говорить. Санитары тоже хранили настороженное молчание и единственным, кто мог выслушать Ёжиковы жалобы, был толстяк доктор. Но он появлялся только дважды в день, утром и вечером, а потом убегал по своим докторским делам. Прихлебывая горький настой толокнянки, Еж с опасением прислушивался к ощущениям в побитом теле. Поясница, принявшая на себя основную массу ударов, распухла и выглядела как один большой синяк. Каждый раз, когда ему нужно было выйти на двор, Еж содрогался от мысли, что ужасное кровотечение возобновится, но уже на второй день, стараниями доктора, гематурия окончательно прекратилась.           На третий день в комнату, где лежали орки, подселили молоденького рекрута со сломанной ногой. Он громко стонал по ночам, не давая Ежу спокойно выспаться. Кроме того, днем приходили его приятели и усиленно шумели, что ни в коей мере не способствовало хорошему настроению больных. В какой-то момент Еж заподозрил, что приходят они исключительно для того, чтобы лишний раз поглядеть на лесных чудищ. Тогда он подозвал к себе санитаров и нахально потребовал прекратить этот балаган. То, что сам он, между прочим, вообще не имеет права находиться в военном лазарете, уже как-то вылетело у него из головы. Тем не менее, его выслушали, и на следующий день в Белом Доме воцарилась блаженная тишина.           Когда здоровье начало понемногу восстанавливаться, Еж впервые задумался о ближайших перспективах на будущее. Доктор не мог сказать на эту тему ничего определенного, как бы Еж не старался его разговорить. Может, не знал, а, может, не имел права. Шед по-прежнему молчал. Он уже мог ходить, опираясь правой рукой на спинки кроватей. Левой он пока шевелил с большим трудом.           По прошествии ещё нескольких дней Еж, под воздействием трав и настоев, которыми усердно пичкали его санитары, начал понемногу звереть. Молчание людей выводило его из себя, а богатое воображение, пользуясь долгими часами безделья, услужливо рисовало ему жуткие картины допросов с пристрастием, которым он будет подвергнут после выписки из больницы. В конце концов, он решился.           - Шед, - сказал он как-то утром. - Ты как хочешь, а я сегодня убегу отсюда. Сил моих больше нет сидеть тут и ждать неизвестно чего.           Шед, к приятному удивлению Ежа, на этот раз все-таки ответил.           - Ну и как ты собираешься это делать? - сказал он хриплым голосом. - У тебя же с собой нет ничего. Наши шмотки забрали, если ты помнишь.           Еж так обрадовался, услышав голос товарища, что тут же принялся молоть всякую чепуху. Он извинялся, клялся, что "больше никогда, ни за что!", даже пытался пожать горячую Шедову ладонь. Потом все-таки взял себя в руки и начал излагать план побега, по которому они сегодня ночью должны будут связать часового, выпытать у него место хранения своих рюкзаков, заскочить на кухню за жратвой, после чего можно будет двигаться дальше на запад.           - Ты ведь еще не отказался от намерения идти в Гундабад? - подозрительно спросил он.           Шед, внимавший его пылким речам с кислой миной, проворчал:           - Не отказался.           - Отлично, - с облегчением выдохнул Еж. - Начинаем сразу после полуночи.           Потом немного помолчал и задал еще один важный вопрос:           - Кстати. Ты мне так и не сказал тогда, почему ты решил идти туда.           Шед неловко пошевелил забинтованной рукой.           - Понимаешь, когда убили Радри, я решил, что нужно все это прекратить, - нехотя ответил он, - Поставить крысоедов на место. Но тамошние орки совсем не хотят биться с горными, говорят, что будет только хуже. Потом один старик рассказал мне историю про Северную Войну. Вот я и подумал, что если где-то и можно искать помощь, так только в Гундабаде.           Еж восхищенно смотрел на товарища.           - Ты знаешь, Шед, а я ведь тоже про это думал! - сообщил он ему и тут же поправился, - Ну может не в столь резкой форме, но что-то подобное. А потом так много всего случилось... Дорталь во мне многое изменил.           - Кто это?           - Дорталь? Это город такой. Там все вместе живут, и люди, и гоблины, и орки.           - Не знал, что такое бывает.           - Бывает, - взмахнул рукой Еж и принялся рассказывать Шеду про то время, когда он служил охранником у Миника, хозяина одного из торговых домов Арноны. Его рассказ был прерван на середине, - со стороны послышались голоса. Еж прислушался.           - Знаешь, Шедарет, - сказал он упавшим голосом, - кажется, это за нами.                     Глава 9.                     Воевода Ханель настоял на том, чтобы орков все-таки сопровождал военный конвой, так, что в Яциву они вошли целой процессией: орки, пятеро солдат в синих накидках и двое подручных Кахи Серого, те самые, что были с ним в приемной воеводы.           Еж, несмотря на неясное свое положение, сумел вытребовать обратно их с Шедом рюкзаки. С радостью убедившись, что доспех и топор на месте, он сунул свой рюкзак одному из конвойных, пояснив свои действия болезненной слабостью в коленях. Конвойный так обалдел от подобной наглости, что действительно напялил на себя рюкзак и потащил. Шедова поклажа досталась одному из Кахиных ребят, тому, что помоложе.           Столица Мизраха. Дома здесь были гораздо больше и выше, чем в Дортале, улицы - чуть ли не втрое шире. Стражники на воротах выглядели ничуть не хуже, чем тот воин с шикарным мечом, который стал жертвой Колгиных головорезов в день появления Ежа в банде. Одежда на жителях Яцивы отличалась неуемным буйством красок и полнейшей непрактичностью.           Шед, до этого дня никогда не видевший городов вообще, в первые же мгновения погрузился в глубокий транс. Ежу приходилось тащить его за рукав, чтобы он не остался стоять с открытым ртом перед каким-нибудь трехэтажным чудом Мизрахской архитектуры.           Такого фурора как в деревне, появление орков, конечно, не произвело, но все же через пару кварталов вокруг них скопилась небольшая кучка зевак. Свежерожденная сплетня предполагала, что двое серокожих зубастиков - государственные шпионы севера, пойманные с поличным. Камнями же их вовсе никто не собирался забрасывать, что, несомненно, говорило о высоком культурном уровне горожан.           После огромного количества улиц, улочек и подворотен, орки оказались перед небольшой харчевенкой под вывеской "Жареный Петух". Человек в сером, тот, что был постарше, вежливо попрощался с конвоем и пожелал им счастливо добраться домой. Один из солдатов заявил, что приказ состоял в том, чтобы передать пленников лично в руки господина Кахи, но его так же вежливо попросили не выпендриваться. Солдат замолчал, а Еж, одолеваемый в последние дни жестокими приступами наглости, добавил:           - И передайте наши искренние соболезнования капралу. Надеюсь, что его жена окажется человеком великодушным и не станет выгонять его из дома.           - А почему она должна его выгонять? - спросил другой конвоир, тащивший Ёжикову поклажу.           - За полной непригодностью к размножению, - назидательно ответил Еж и, выдернув из рук солдата рюкзак, скрылся в дверях харчевни. Шед, не понявший и половины мудреных человечьих слов, на всякий случай последовал за ним.           Когда орки вошли внутрь, в зале воцарилось глубокое молчание. Шед, при виде большого количества людей, мгновенно насупился. Под воздействием общего напряжения, в голове Ежа что-то окончательно испортилось. Твердыми шагами подойдя к стойке, он посмотрел в упор на хозяина и глухо произнес:           - Две кружки крови невинных младенцев.           Если бы подручные Кахи задержались снаружи еще пару секунд, эта выходка, несомненно, стала бы достойным завершением длинного списка Ёжиковых достижений в области идиотизма. Но они успели.           Крепкий коротыш в сером выловил первую бутылку из воздуха в сантиметре от головы Ежа. От второй тот успел уклониться самостоятельно, - бутылка пролетела над стойкой и врезалась в лоб несчастного трактирщика. От получившегося звона у Ежа проснулся, задремавший было, инстинкт самосохранения. Запустив в ближайшего из атакующих табуретом, он перепрыгнул стойку и спрятался за ней, втянув голову в плечи. Бок о бок с ним зажимал разбитый лоб безвинно пострадавший хозяин. Почувствовав кратковременные угрызения совести, Еж сердечно извинился, привстал и выглянул наружу. Как ни странно, драка стихла, едва успев начаться. Стоять остались только двое Кахиных молодцов и совершенно потерянный Шед, который, видимо, даже не успел понять, что здесь произошло. Остальные либо сидели за своими столиками, либо лежали на полу. "Ого! - восхитился Еж, вспоминая свой опыт драки в таверне, - Однако эти серенькие не промах!" Он выбрался в зал и виновато сообщил одному из своих спасителей:           - Сервис в этом салуне никудышный.           Спаситель приказал ему подниматься наверх, кивнув головой в сторону небольшой лесенки, ведущей на второй этаж. Сам он был немного занят: держал за мизинец какого-то широкоплечего громилу с красной рожей. Бедолага скрючился в неудобной позе, задрав кверху мощный пролетарский зад, и клялся "поубивать этих проклятых гоблинов, как только его отпустят".           - Прав был Шмель - не любят нас на юге, - со вздохом сказал Еж и пошел вверх по скрипящим рассохшимся ступенькам. Следом за ним поднимались Шед и второй парнишка в сером, повыше и помоложе первого. Пока шли по лестнице, парнишка спросил:           - Слушай, а твой приятель всегда такой идиот?           - Всегда, - обреченно ответил Шед. Потом подумал и, старательно выговаривая слова, добавил: - Наверное, его по голове били в детстве.           Парень сочувственно хмыкнул и повел орков вглубь коридора. Открыв без стука в одну из дверей, он зашел внутрь, сразу же выглянул и махнул рукой, приглашая присоединиться.           Еж до этого никогда не видел комнат на постоялом дворе, но представлял их именно такими: четыре кровати, маленькое тусклое окошко и хилый замызганный столик в углу. "Прямо как моя каморка в Дортале", - с нежностью подумал он.           - Привет лесным жителям.           Еж чуть не подпрыгнул от неожиданности. Только сейчас он увидел, что на одной из кроватей сидит маленький дядька, в такой же серой рубашке, как у их провожатого. Когда тот легко соскочил на пол, шлепнув босыми ногами, Еж понял, что это тот самый человек, что приходил к ним в карцер в первый день плена.           - А где Нешер? - спросил дядька у долговязого, удивительно приятным, мягким голосом.           - Внизу, - ответил тот, - Народ успокаивает.           - Что, уже подраться успели? - весело удивился дядька. - Неужели наши гости им не понравились?           - Что-то в этом роде, - неопределенно ответил парень и покосился на Ежа. Еж этого не заметил, потому, что сосредоточенно смотрел на маленького человечка. Он не мог понять, что именно так притягивает его в незнакомце, но отвести взгляд не получалось. "Готов поклясться, - сказал он сам себе, - если бы в нашем мире жили волшебники, этот человек был бы одним из них..." Дядька, наконец, повернулся к Ежу и посмотрел ему прямо в глаза. Не "на глаза", как обычно смотрят люди, а прямо внутрь, насквозь, до самого-самого дна. Еж помотал головой, стараясь сбросить наваждение, а человечек засмеялся и протянул ему руку:           - Меня зовут Стам Каха.           - А я - Еж, - ответил Еж и почему-то очень обрадовался. Болезненное, истеричное веселье, раздиравшее его с самого утра, исчезло без следа. Все тело наполнялось приятным спокойствием и какой-то непоколебимой уверенностью в светлом своем будущем. Даже ушибы, заново разболевшиеся от долгой прогулки, словно почуяв важность этой встречи, совсем перестали ныть. Шед тоже переживал в эти секунды нечто подобное. Напряженные морщины на его лице исчезли, спина выпрямилась, глаза стали круглыми и доверчивыми, как у маленького ребенка.           Пожимая маленькую, но удивительно крепкую ладонь человечка, Еж уже точно знал - теперь все будет хорошо.                               Глава 10.                     Вечером пошел дождь. Редкие прохожие удивленно оборачивались, два раза их останавливала стража, но, в конце концов, из серого сумрака навстречу им выплыли долгожданные Восточные ворота. Еще через минуту город остался за спиной. Еж пытался согреть в карманах куртки заледеневшие руки, прятал голову в плечи, стараясь, чтобы как можно меньше воды попало за воротник. Рядом недовольно бухтел Шед.           - Ну почему нельзя было завтра пойти? Непременно нужно задницу намочить, да? Как же иначе!           На самом деле ему просто очень хотелось погулять по городу, поскольку он считал, что второго шанса оказаться в Яциве у него не будет, и упускать такую возможность было просто стыдно. Еж сначала хотел объяснить товарищу, почему пошли именно сегодня, но потом понял, что Шеду просто нужно погундеть и отвечать перестал.                     Сразу после того, как орки познакомились с Кахой, в номер пришел тот, который оставался в низу, Нешер.           - Давай собираться, Каха. Сейчас стража будет, - сказал он устало.           Каха кивнул и начал быстро одеваться. Долговязый, которого, как оказалось, зовут Арох, резвой трусцой побежал в конюшни, запрягать лошадей. На сборы ушло всего ничего времени, но когда вся компания спустилась вниз, стражники как раз входили в зал. Хозяин, которому уже успели перевязать голову, мстительно ткнул в орков пальцем и принялся с озабоченным видом приводить в порядок разгромленный буфет. Низенький усатый стражник в зеленой накидке направился к оркам. Каха сделал шаг ему навстречу, так, чтобы его подопечные оказались у него за спиной.           - Добрый вечер, лейтенант, - дружелюбно сказал Каха.           - Здравствуйте, - развязно ответил усатый, - С кем имею честь?           - Стам Каха, - ответил Каха, протягивая руку. Стражник, которому это имя ни о чем не говорило, руку пожимать не стал, а просто небрежно бросил:           - Господа, предлагаю вам проследовать за мной.           Теплая улыбка исчезла с лица Кахи. Взгляд утратил кажущуюся легкомысленность, стал каким-то холодным, равнодушным.           - На каком основании, капрал? - голос Кахи звучал подстать лицу: вежливость и ни капли эмоций. Шед, услышав его, зябко передернул плечами. Ежу тоже стало не по себе, а уж как почувствовал себя стражник, знал только один Гажди. Тем не менее, усатый явно умел держать себя в руках.           - На основании нарушения общественного порядка, любезнейший.           - И в чем же оно, позвольте узнать, выражалось?           - В нападении на отдыхающих граждан, причинении материального ущерба данному заведению.           Каха равнодушно спросил:           - Не могли бы вы нам предъявить непосредственно самих пострадавших?           - Ладно, хватит, - нервы усатого не выдержали. - Берите их, ребята.           Стражники сделали шаг в сторону орков, но Каха посмотрел на них так, что они невольно остановились. Сунув руку за пазуху, он вытащил из внутреннего кармана одну из своих ужасных бумажек, протянул ее лейтенанту. Тот нехотя пробежал глазами по вьющимся на пергаменте строкам и заметно смутился. Постоял немного в нерешительности, потом сказал:           - Ну, хорошо, господин Каха. Вы можете быть свободны, а двое эээ... вот этих, - он показал на Ежа, - пройдут с нами.           - На каком основании? - повторил Каха. Ему было скучно. Еж, глядя на пребывающих в смятении стражников, откровенно наслаждался.           - Я уже объяснял. - раздраженно ответил лейтенант. Ему стало неловко перед подчиненными за первый момент растерянности.           Каха повернулся к хозяину.           - Уважаемый, покажите, пожалуйста, кто из моих подопечных причинил вам вред.           Хозяин, наблюдая за происходящим, уже успел пожалеть о том, что вообще вызвал стражу. Но жадность все-таки победила страх, и он кивнул на Ежа:           - Вот этот.           - Неправда! - возмутился Еж. - Я его и пальцем не тронул!           Стражники дружно вздрогнули, словно не ожидали, что чудище умеет говорить.           - Ты спровоцировал драку! - отчаянно пропищал хозяин.           - Я не провоцировал, - гордо ответил Еж.           - Как именно? - встрял Каха, обращая на забинтованную личность свой вежливо-ледянящий взор.           - Он потребовал кровь невинных младенцев! - крикнул хозяин и тут же понял, что зря. Теперь даже стражники смотрели на него, как на идиота. Еж, чувствуя себя под защитой всемогущего Кахи в полной безопасности, милостиво пояснил:           - Да, я действительно неудачно пошутил. А когда понял, что шуток здесь не понимают, я извинился перед этим уважаемым господином.           Все замолчали, ожидая от хозяина ответной реплики, но тот молчал. Усатый, чувствуя, что ситуация развивается без его участия, окончательно рассердился и повернулся к людям, толпившимся у входа.           - Вот ты! Иди сюда! - приказал он крупному мужчине, которого Нешер совсем недавно "обучал гимнастике", - Ты говорил, что тебя побили?           Мужик вышел вперед, под насмешливыми взглядами зрителей, и сипло прогавкал:           - Да, я пострадал! Вот этот, в сером, чуть меня до смерти не избил!           - Покажи господам стражникам, куда именно я тебя, как ты утверждаешь, бил? - Нешер был достойным учеником своего наставника. Здоровяк было поднял вверх корявый свой мизинец, но, осознав нелепость своих действий, быстро отошел за спины товарищей.           - Ну? - разъяренно зарычал лейтенант, - Вы же только, что все тут утверждали, что вас убивали тут? Хоть один мне может показать сейчас, что и куда ему стукнули?           Люди молчали. Даже те, кто во время инцидента валялся на полу, вынуждены были признать, что не получили ни одной травмы.           - Что у тебя с головой? - лейтенант повернулся к хозяину.           - Бутылка, - еле слышно ответил тот.           - Кто кинул? Они?           Трактирщик хотел что-то сказать, но, встретившись глазами с Кахой, тут же потупился.           - Я полагаю, лейтенант, мы можем идти, - констатировал Серый и повлек свою кампанию к выходу. Те из посетителей, которые имели опыт в общении со стражниками, тоже начали поспешно ретироваться. Уже во дворе Еж услышал истеричный рев усатого, который обрушивал свой гнев на оставшихся внутри.                     Дождь усилился, и Еж уже был готов к тому, чтобы начать ныть в унисон Шеду. Обтянутый светлой парусиной фургон Кахи маячил в темноте где-то впереди, наводя на мысли о приведениях. Собственно, кроме этого фургона ничего видно и не было. Шед, наконец, замолчал - от холода и сырости у него разболелась рана под повязкой. Ежу тоже приходилось несладко. Сейчас он впервые в жизни жалел, что у орков такие сложные отношения с животным миром. "Ехать в сухом, уютном фургоне гораздо веселее, чем тащиться пешком под этим ледяным ливнем" - грустно думал он, чувствуя, какая могучая жизненная правда заключена в этой мысли. Еще через некоторое время он решил, что шагать в гробовом молчании еще тяжелее, чем под гундеж Шеда, и спросил:           - Как ты думаешь, куда мы идем?           - На восток, - хмуро ответил тот.           На восток. Когда, покидая постоялый двор, Еж спросил, куда они направляются, Каха ответил именно так: "Идем на восток". Потом стало не до расспросов - нужно было выбираться из города. А когда выбрались, то говорили уже о другом: как двигаться дальше. Лошади, естественно, не дали оркам даже приблизиться к фургону, и Каха велел прекратить попытки из опасения, что они поломают оглобли. Рюкзаки все же удалось сложить внутрь, и на том, как говориться, спасибо.           - Слушай, Еж! - снова подал голос Шед, - А может ну их, а? Давай вернемся в город. Переночуем там в каком-нибудь сарае, потом ограбим первого встречного купчишку, купим жратвы и пойдем сами по себе. А?           - Вот уж не подозревал за тобой таких низких гоблинских стремлений. - коряво пошутил Еж. Шед даже не улыбнулся. Он хоть и не знал ничего о городах, но ума у него хватало, чтобы понять, что даже если они и смогут снова пробраться за стены, на свободе им гулять придется не больше часа. Снова шли молча.           - Знаешь, Шед, когда мы придем в Гундабад, я построю себе маленький уютный домик. Сложу в нем кирпичную печку и всегда буду топить ее по вечерам, даже летом. Однажды ты придешь ко мне из лесу - такой же вот замерзший и мокрый, а у меня тепло и сухо. И дрова в печке трещат. И мы будем сидеть с тобой весь вечер, пить горячий настой из чабреца и вспоминать этот ужасный вечер...           - Еж, - перебил его Шед, - Боюсь, что даже если ты построишь себе домик, я к тебе из лесу не приду.           - Почему? - спросил огорченный Еж.           - Потому, что я сейчас сдохну. - ответил Шед и грузно опустился на колени, уперевшись руками в скользкую глиняную грязь. Еж схватил его подмышки. Подняв голову, чтобы позвать на помощь он с ужасом убедился, что бледное пятно фургона исчезло неведомо куда.           - Да что ж ты! - с надрывом выдохнул Еж, пытаясь взвалить товарища себе на плечи, - Куда эти мягкопузые делись-то, уроды?           Словно отвечая на его вопрос, из темноты, в двух шагах вынырнул долговязый.           - Что, промокли, небось?           При виде этой нахально улыбающейся рожи, первым порывом Ежа было бросить друга на дорогу и от души врезать по наглой человечьей улыбке. Но, вспомнив свой зарок ничего не делать со злости, он взял себя в руки.           - Шеду плохо, - процедил он, сквозь стиснутые зубы.           Арох перестал улыбаться, подошел ближе и, легко подняв орка на одно плечо, зашагал вперед по дороге. Еж поволокся следом, загребая дрожащими от усталости ногами. Скоро, вблизи от обочины, показался огонь. Когда подошли ближе, оказалось, что люди уже успели отпрячь обеих лошадей, привязав их в стороне, под кроной большой осины, развели костер и повесили над ним котелок. Увидев приближающихся товарищей, из глубины фургона высунулся Нешер. Он приветливо помахал рукой.           Шеда сразу же уложили внутрь. Его лечением занялся Каха, который, по словам Ароха, был большим мастером в этом деле.           - Ты, главное, не бойся, - убеждал он Ежа, когда они сидели у костра, уплетая горячую овсянку с маслом. - Стам его в два счета на ноги поставит. Я тебе точно говорю. Сам у него лечился.           - А чего вы с нами возитесь? - прочавкал Еж с набитым ртом, - Зачем мы вам сдались?           - Чудной ты! - засмеялся долговязый, - Его вылечили, из тюрьмы освободили, кормят тут теперь, а он спрашивает "почему"!           "Где-то я уже такое слышал..." - промелькнуло у Ежа в голове. Тем не менее, в этот раз он всерьез намеревался получить ответ.           - А все-таки?           Арох, прикончив свою миску с кашей, лениво отполз под козырек фургона, так, чтобы поменьше капало сверху. Устроился поудобнее, подстелив под задницу сложенный вдвое плащ.           - Понимаешь, орк. Где-то через две недели пути начнутся горы. Лошадь придется оставить, все пойдем на своих двоих. А нам нужно груз донести...           - Куда? - вялым голосом перебил Еж. Сказывались усталость и плотная трапеза - ужасно хотелось спать.           - Там... - Арох неопределенно махнул рукой, - Поселок наш. Каха должен кое-что привезти из Яцивы, а мы втроем не утащим. Он хотел сначала солдат у бородатого, как его... у Ханеля взять, а потом вас увидел и решил для этого дела приспособить.           - Ага, - задумчиво пробормотал Еж, - Значит, мы вам вместо лошадей будем?           - Типа того, - ответил парнишка и снова засмеялся.           "Йорик с ними, - подумал Еж, - Пусть будем вместо лошадей. Зато на восток идем..." Глаза слипались с такой силой, что он еле-еле заставил себя заползти внутрь фургона, снял набухшую от воды куртку и мгновенно заснул.           По натянутой парусине барабанил дождь, просачиваясь сквозь нее миллионами мелких-премелких капелек. Но внутри все равно было тепло.                     Глава 11.                     - Странный какой привкус, что это ты туда накидал? - задумчиво спросил Еж, держа двумя руками большую глиняную кружку. - Вроде обычный чабрец, но чего-то там еще такое...           - Сахан-даля называется. Никогда не пробовал? Нет? Кстати, вполне возможно, что она только в восточных горах растет, так, что пользуйся случаем, - из глубин фургона сказал Арох. - А, вот, нашел!           - Чего нашел?           - Медвежьи Уши, - Арох, наконец, показался на свет с плоским мешочком в руках. - Сейчас мы их тебе заварим!           Еж, в который раз, отметил, что он совершенно не разбирается в настроении этих людей. Непонятно, то ли он шутит, то ли всерьез говорит - трое новых знакомцев были просто ходячими загадками. Особенно после простых, как дубина крестьян и таких же деревянных солдат. На всякий случай, Еж переспросил:           - Уши?           - Уши! - довольно подтвердил парень, развязывая тесемку на мешочке.           - Медвежьи? - Еж осторожно заглянул внутрь и разочарованно протянул:           - Это же толокнянка!           - Ага! - кивнул Арох,- Она же кровохлебка, она же Медвежьи Уши, - заметив, что Еж сморщился, он назидательно поднял палец:           - Стам сказал, что тебе нужно ее пить, значит, будешь пить! С Кахой не спорят.           Еж покорно вздохнул и насыпал в свою кружку с чуть теплым отваром горсть сахара. Он посчитал, что перед тем, как пить горькую толокнянку, нужно основательно усластиться. Арох, залезая обратно в фургон, мимоходом захватил плошку с сахаром, как раз перед тем, как Еж собрался цапнуть еще. "Все хорошее когда-нибудь кончается. - подумал Еж, глядя, как долговязый парень засыпает в котелок серый порошок из молотых листьев, - Одно радует - плохое тоже кончается, хоть и не так быстро, как хотелось бы".           - Как там Шед? - спросил он, оторвавшись от нелегких раздумий.           - Спит.           - А когда твои друзья вернуться? - Каха и Нешер уехали на лошадях еще рано утром, сразу, как кончился дождь. Видимо остались у них какие-то дела в Яциве.           - К вечеру точно будут. Только, я думал, что они уже и твои друзья, нет? Какой вы, орки, все ж народ подозрительный! Кормишь вас, поишь, лечишь, а доверия - ни на грош!           Еж опять не понял, было ли это сказано всерьез или в качестве шутки. Но ответил:           - Я - не все орки. Я ведь Еж, а какой еж дает себя гладить всем подряд? По вашей компании тоже сложно судить о людях в целом.           Арох засмеялся.           - Это ты верно заметил!           - А я вообще такой, все замечаю! - гордо сказал Еж, вызвав у собеседника очередной припадок смеха. Он вообще был очень смешливый, этот паренек. Да, кстати...           - Слушай, а как вы тех людей в таверне уложили? Так быстро и без крови?           - А вот, уметь надо! - ответил Арох, повторяя Ёжиковы напыщенные интонации. Отсмеявшись, он стал рассказывать:           - Да будет тебе известно, Еж, что Стам Каха - один из величайших мастеров мира в искусстве боя. Да, я знаю, не похоже, но это именно так. И не надо мне такую рожу корчить, спросил - слушай! Около пятнадцати лет назад, он, со своими учениками, ушел на восток, за Сарук-Далан и основал там поселок, на границе Земель Амбы.           - Стой, погоди! - замотал головой Еж, - Какой Сарук-Далан, какие земли Амбы?           - Сарук-Далан - это большая горная гряда, через которую вы нам поможете перебраться, а Земли Амбы - это чуть севернее.           - Севернее?           - Ну да. Я думал, вы туда и направлялись со своим другом, нет?           - Ну, можно сказать и так... - осторожно проговорил Еж, - А с чего вы вообще это взяли?           - Каха сказал, - пожал плечами Арох, - А раз Каха сказал, значит, так оно и есть. Он поэтому вас и привлек к нашему походу - раз уж нам все равно по дороге. Неужели ты думал, что он стал бы кого-то насильно тащить? Да вы бы просто сбежали от нас в первую же ночь!           "Каха сказал... - задумался Еж, пропуская мимо ушей последние фразы, - странно все это... Нужно будет с ним поговорить. Земли Амбы... по словам Годри, там должен быть Гундабад, на севере, а вовсе не "амбы" какие-то... Ладно, пока отложим", - он изобразил на лице интерес и спросил:           - Так что, говоришь, один из величайших?           - Ага, - досадливые нотки в голосе человека понемногу растворялись, - А может и вообще - самый великий. Мне пока сложно оценить, я к ним всего пять лет назад пришел. А вот Нешер - тот с самого начала с ним был. Еще когда Каха на королевской службе находился.           - Какой королевской службе? - перебил Еж. Рассказчик из Ароха был ужасный.           - В молодости он на Мизрахскую Корону работал. Не знаю уж кем, он не рассказывает, а потом, когда стал Мастером, ушел.           - Почему?           - Я же говорю - стал Мастером. Неужели непонятно? - человек, в свою очередь, удивлялся дремучести орка, задававшего такие глупые вопросы. Еж вздохнул и предпринял еще одну попытку вывести разговор из прочного социокультурного тупика:           - А чем его боевое искусство так отличается от других?           - Сложно объяснить, - замялся Арох.           - Ну, тогда покажи. Я тоже немножко занимался, может пойму.           Парень поднялся, выбрал место на поляне и подозвал к себе Ежа.           - Ну, хорошо, орк. Давай попробуем. Только медленно, договорились? Ты нападаешь.           "Медленно так медленно, - подумал Еж, - Нам не привыкать". Он чуть согнул ноги в коленях и аккуратно повел удар в голову. Арох так же аккуратно ушел в бок, положив руку на локоть орка, и повел его дальше, давая удару выдохнуться. Еж разрешил повести себя, а потом, выбрав момент, не поворачиваясь, так же медленно ударил ногой в голень, содрав ребром стопы кожу сквозь Арохову штанину. Не ожидавший этого парень чуть дернулся, и Еж, наступив той же ногой на его ступню, повернулся всем телом к партнеру. Арох упал. Еж, не останавливаясь, опустился коленями ему на грудь и провел пальцами по крупному кадыку лежащего.           - Ты мертв, - сообщил он растерявшемуся парню, стараясь, чтобы голос звучал сочувственно-виновато, как у Годри на тренировке. - Попробуем еще?           Попробовали еще. В этот раз Арох сработал лучше - он почти прижал Ежа к земле, но в последний момент тот успел развернуться и, все-таки, подмял партнера по себя, точно так же как Шеда, в день их встречи. Когда Еж вставал на ноги, в стороне раздались звонкие хлопки. Оказывается, Каха и Нешер уже вернулись и теперь стояли у фургона, с удовольствием наблюдая за плавными движениями "поединщиков".           - Нешер, ты сам давай, нечего тут скалиться! - обиженно проворчал Арох, оттирая рукавом измазанную грязью щеку. Нешер подошел к Ежу и вопросительно поднял брови. Еж с достоинством кивнул. Через пару секунд он уже лежал на мокрой земле носом вниз, так и не поняв толком, как это получилось. Хотя работали оба очень медленно.           Нешер уложил его еще четыре раза, причем не оставил на орке ни единого синяка, ни одной царапины. Еж уже готов был мысленно зареветь от обиды, когда Каха сказал, что на сегодня хватит, и попросил принести дров.           - Ты молодец, парнишка. - Нешер одобрительно похлопал его по спине, когда они углубились в чащу. - Основы у тебя есть, видать, учитель хороший был.           - Нарха из Дорталя. - ответил польщенный Еж, расцветая как подснежник по весне.           - Орк?           - Нарха? Орк, конечно.           - Почему "конечно"? Хочешь сказать, что ты бы не стал у человека заниматься?           Еж немного смутился, не зная, что ответить. Если честно, то нужно было сказать "нет", но, в сейчас почему-то не хотелось.           - Люди мне учиться не предлагали. - нашелся он, после недолгого молчания.           - Считай, что я тебе предложил. Дойдем до нашего поселка - останешься, если захочешь. С удовольствием возьму тебя в свою группу.           - Спасибо. Только нам дальше нужно... На север.           Нешер понимающе кивнул, мол, мое дело было предложить, и ухватился за ветви старой, наполовину поваленной ветром березы.           - Еж! Давай, я потяну, а ты руби в сгибе.           Еж послушно скользнул сквозь кустарник к мертвому дереву и быстро, в четыре удара, рассек сухую, но упругую еще древесину.           - Ого! - добродушно восхитился Нешер, с треском выдирая срубленную березку из гущи тонких веток, - С топориком ты, однако, силен! Небось, и драться им умеешь?           - Так себе, - ответил Еж, помогая человеку, - Пару раз доводилось.           Когда вернулись в лагерь, оказалось, что рядом с фургоном стоят несколько незнакомых людей в грязной дорожной одежде. Каха что-то объяснил им, а они внимательно слушали. Когда на поляне появился Еж, они все, как один, дружно повернулись в его сторону. Он, стараясь не обращать на них внимания, поволок свое деревце к костровищу, зацепив топориком за один из сучков. Каха еще несколько минут поговорил с прохожими, но, заметив, что под их пристальными взглядами орк начинает нервничать, быстренько спровадил людей обратно, на дорогу.           - Завтра двинемся дальше, - ласково сообщил он Ежу, - Потерпи еще немного, лесной.           Тот кивнул, разжег огонь и, заметив, что Каха по-прежнему стоит у него за спиной, спросил:           - Что такое Земли Амбы?           - Это такая местность, к северо-востоку отсюда, за Сарук-Даланом. - ответил Каха и замолчал, ожидая следующего вопроса.           "Зараза медвежья, как бы мне половчее выведать..."           - А почему эти земли так называются?           - Потому, что там водится Амба. Это местное название тигра.           - Кого?           - Тигра. Ты не знаешь, что такое тигр?           Еж отрицательно покачал головой.           - Это зверь такой. Хищник. Ну, может, встретим по дороге, я тебе покажу.           - Хорошо. - Еж томился, не зная, как продолжить. Каха терпеливо ждал. Потом сказал:           - Что ты еще хотел спросить?           "Эх, была не была!"           - Каха, а там, в Землях в этих, там орки живут?           - Ты хочешь узнать про Гундабад?           Еж на мгновение замер от неожиданности. Медленно проговорил:           - Да, именно это я хочу узнать.           - На сколько мне известно, он действительно находиться на севере Земель Амбы. Я сам там не был, но у нас занимается группа гундабадских орков, они так говорят. Дойдем, спросишь у них.           Еж выдохнул. И даже улыбнулся от радости. "Нет, все-таки какой я везучий!" - подумал он, устраиваясь у огня поудобнее. В этот момент полотняный полог фургона откинулся, наружу показалась взлохмаченная спросонок голова Шеда.           - Братцы, есть чего-нибудь пожевать?           - Вылезай, - махнул рукой Каха, - А ты - он повернулся к Ежу, - разогрей себе толокнянку, и чтобы к ночи выпил весь котелок.           Ежикова блаженная улыбка мгновенно погасла.                     Глава 12.                     Ежа разбудил раскатистый храп над ухом. Под тентом было холодно, от спящих поднимался пар. Только-только начало светать. Утренний сентябрьский морозец не вгонял в сон, как зимние холода, наоборот, -хотелось вскочить и бежать, бодро и непринужденно, разогревая движением сонное тело.           Бежать, конечно, Еж никуда не стал. Поборов короткий приступ тоски по теплому одеялу, он выполз наружу и с удовольствием потянулся. В сером предутреннем сумраке, горы вокруг казались гигантскими спящими зверьми, сбившимися в кучу на ночлег. Серо-желтый Кахин тент, неровно натянутый между корявыми сосенками, походил на случайно оброненный ими клочок шерсти.           За спиной остались долгие дни в дороге. Скрип колес старого фургона. Утоптанная глина. Лица встречных людей. И много-много шагов - легких и тяжелых, уверенных и робких, очень удачных и страшно неловких. Громких, как удар молота по наковальне, и тихих, как материнский шепот у колыбели. Дрожа на холодном ветру, Еж разводил костер и вспоминал.                     Вопреки чаянию орков, идти пришлось днем, поскольку ночью лошади не видели дорогу и могли повредить ноги на мизрахских ухабах и колдобинах. Из соображений безопасности, рядом с Ежом и Шедом постоянно находился Каха или кто-то из его людей. Встречные путники таращились на них, но близко не подходили, а если кто-то и отваживался заговорить, "дежурный" отделывался от него двумя-тремя фразами. Ежа такие проявления любопытства мгновенно выводили из душевного равновесия. Оставшийся с детства страх, помноженный на вполне взрослую, сознательную неприязнь к людям, порождали в душе орка кипучую злость. Один раз он даже полез в драку, не в силах совладать с собой. По счастью, Ароху удалось его удержать. Тем же вечером, на стоянке, он поимел крупный разговор - Ежу было обещано, что в следующий раз он получит по мозгам прямо в присутствии посторонних. Еж посмотрел в добрые глаза Нешера и выпендриваться перестал.           Зато Шед, не имевший столь занимательного прошлого, как у товарища, получал от похода истинное удовольствие. Ему никогда раньше не предоставлялась такая возможность - спокойно прогуляться по людской стране, не скрываясь в кустах при первом же подозрительно шуме. Кончено, встречая обозы и всадников, орки отходили в лес, чтобы не смущать животных, но это все были мелочи. Придерживая у груди больную руку, Шед засыпал вопросами Ароха или Нешера, того, кто в данный момент был рядом. Он с жадностью слушал рассказы о жизни людей, задавал вопросы, получал ответы, снова и снова спрашивал, утомляя своих спутников до полного изнеможения. Причем, больше всего от Шедового любопытства страдал Еж - ему приходилось переводить в обе стороны. Отдыхал он только тогда, когда рядом с орками шагал сам Каха, потому, что Шед испытывал к этому человеку такое благоговение, что не решался докучать ему своими вопросами. Правда, иногда Каха сам рассказывал что-нибудь интересное, но его орочий был так хорош, что участие Ежа совершенно не требовалось.           - Вот ты не любишь людей, - сказал как-то он Ежу. - А ты сам никогда не задумывался - почему?           Еж презрительно фыркнул, но тут же сделал вид, что закашлялся. Каха улыбнулся.           - Это не праздный вопрос, мне действительно интересно, почему?           - Потому, что они не любят нас. Вы же сами знаете, что они сделали со мной и Шедом. - сказал Еж удивленный таким началом беседы.           - Ну, во первых, если кто-то не любит тебя, это еще не повод его ненавидеть. А во-вторых, попробуй посмотреть на это со стороны, - Еж скривился, но Каха не обратил внимания, - Как было дело? Дело было так: вы заходите на территорию людского государства, хотя прекрасно знали, что туда заходить нельзя. Случайно встретив в лесу солдата, Шед избивает его, ни за что ни про что. Когда военные пытаются вас арестовать - заметь, они обязаны были это сделать, Шед ведет себя как свинья, хамит, избивает их офицера. А Шед?           Шед потупился, а Каха продолжил:           - Они ведь могли вас просто убить на месте, даже и без этого, ты понимаешь? Но не убили. Более того, даже не избили. Всего один выстрел и тот не насмерть, а только, чтобы обезопасить своего командира. Потом тот самый офицер, который получил от нашего друга в промежность и, наверное, больше всего на свете хотел задушить его своими собственными руками, спасает вас от разъяренной толпы.           - Кстати о толпе, - перебил почерневший от неловкости Еж, вспомнивший после этих слов свою дурацкую шутку про жену капрала, - крестьян-то мы не трогали!           - Не трогали, - согласился Каха, - Но кто вас заставлял приходить на их землю? Вы ведь знали, что они вас боятся? Знали. А все равно пришли. Кроме того, ты не задумывался, откуда в них этот страх? Я думаю, его посеяли ваши предки, лет эдак триста назад. Посеяли густо и старательно. Так, что даже теперь всходы все еще колосятся.           - Ну не мы же с Шедом посеяли, правильно? Мы не должны отвечать за дела каких-то там пращуров в тридцатом колене!           - Думаешь? - серьезно спросил Каха, - А я считаю по-другому. Ну, хорошо, допустим, что не должны. Тогда ты сам - подумай, а нет ли в этом урожае и твоей, лично твоей толики?           Обиженный Еж, готовый разразиться очередной протестующей тирадой, припомнил вдруг свои похождения в доме бортника и заткнулся. Про годы, проведенные в составе Колгиной банды, вообще думать не хотелось. Каха бросил на него быстрый взгляд. Улыбка, вновь появившаяся на гладко выбритом, морщинистом лице, на этот раз вышла грустной. Шед смотрел себе под ноги, шаркая носками ботинок при каждом шаге.           - Продолжать будем? - спросил человек. Еж вздохнул:           - Раз уж мы все равно начали...           - Так вот. Теперь о том, что в лагере происходило. Вместо того, чтобы просто-напросто вздернуть вас на виселице, посреди плаца, вас поместили в больницу, старательно лечили и кормили. Что они получили взамен? Сердечную благодарность? Наверняка ведь, Шед выпендривался, а Еж отказывался с ними говорить. Так?           - Наоборот, - пробормотал Шед. - Я молчал, он - выпендривался.           - Не важно.           - Каха, - упрямо сказал Еж, - Вообще-то, я считаю, что только из-за вас нас оставили в живых.           - Из-за меня или нет - это дело другое. Сейчас мы говорим о фактах. И потом, - что значит "из-за меня"? Воевода мне не подчиняется, он волен был поступить и по-своему. Дальше. Врач мог плюнуть на вас и только делать вид, что лечит, а он лечил! Так? Так. Кормить вас тоже могли одними помоями, а вместо этого кормили двойным солдатским пайком, как и прочих больных. Вам даже вещи все вернули. Даже кольчужку твою, Еж, вернули тебе. И топоры.           Еж молчал. Шед тоже молчал.           - Драку в таверне, я думаю, обсуждать смысла нет, - подытожил Каха и пошел чуть быстрее, чтобы догнать громыхающий впереди фургон.           Вечером, Еж, сидя у костра, размышлял над Кахиными словами. "Если кто-то не любит тебя, это еще не повод его ненавидеть..." "Правильно, - думал Еж, - это не повод, это причина. Нужно было ему про детство рассказать, о том, как меня всей деревней ловили. Как детишки надо мной издевались. Как камнями бросали. Тогда-то я что им сделал? Ведь не от страха они меня били, а так, по жестокости своей". Но, несмотря на горькие эти мысли, Еж все равно знал: прав, прав Каха и никуда от этого не деться. Обида жгла его орочью глотку как маленький алый уголек. Но на кого обида? На людей? На Каху, за то, что отчитал его, взрослого орка, как сопливого шалуна? Или, все-таки, на самого себя?           Было тихо, товарищи давно улеглись спать, только привязанные лошади пофыркивали где-то невдалеке. Еж вспомнил, как неделю назад, Арох пытался натереть Шеда хвоей лиственницы, в надежде перебить орочий запах - хотел уложить больного в фургон. Но лошади все равно пугались, видимо дело было не в запахе. А Шед потом еще долго бегал мыться на каждой стоянке и жаловался, что от этой пихтовой вони у него пропал весь аппетит. Воспоминания о натертом Шеде немного развеселили загрустившего Ежа. Чтобы окончательно прогнать порядком уже надоевшую кручинушку, Еж замычал себе под нос старую орочью песню, которую они когда-то пели с Довом и Тасей:                     Мне расскажут деревья про радость и смех,           Про весенний денек на поляне.           Как меняет зайчишка искрящийся мех,           На мышиную шкурку, по пьяни.                     Мне расскажут деревья про сонную лень,           Про луга под ласкающим солнцем.           Как скакал кабарожка - беспутный олень,           За созревшей травой на болотце.                     Мне расскажут деревья про грусть и печаль,           Про дожди и про первую вьюгу.           Как торопятся утки в далекую даль,           Наступая на пятки друг-другу.                     Мне расскажут деревья про боль и тоску,           Про застывшие, ломкие ветки.           Как зажарю я утку, сварю кабаргу           И...                     Еж закашлялся, глотнув густого дыма от затухающего костра. Из фургона донесся приглушенный голос Шеда:           - И сошью из зайчишки жилетку!           - Точ... но... кхе... - прокашлял Еж, вытирая навернувшиеся слезы.           - Орки! - взревел Нешер, высовываясь наружу, - Еж! Бегом спать!                     "Он тогда долго еще ворчал на нас. А мы с Шедом хихикали, как два идиота, и шепотом повторяли строчку про зайца..." Поставив на огонь котелок, Еж поднялся, потер затекшую поясницу и стал медленными шагами подниматься наверх, на самый гребень. Они немного не дошли до него вчера вечером, - Каха распорядился разбить лагерь на склоне. Теперь Еж понял почему: на вершине дул пронзительный горный ветер. Даже сквозь плотную куртку, он сочился внутрь, вкручиваясь в теплую плоть до самого сердца.           Еж сделал последний шаг, ухватившись рукой за ветку сосны, подтянулся и вылез на небольшую, ровную площадку. Словно откинули гигантский занавес - в сизой дымке перед ним лежала долина. Ребристые обнажения скальных пород на склонах окружающих ее гор осторожно поблескивали слюдой и кремнем, как россыпи сказочных богатств, ожидающих своего владыку. Внизу, матово-серая в наплывах тумана, извивалась между могучих валунов молчаливая речка. Жухлой травой росли вдоль нее пожелтевшие уже кусты тальника. Дальше, за долиной, вновь вставали горы, почти неразличимых очертаний, сливаясь с мутным предрассветным небом.           Еж немного постоял, спрятавшись от ветра за выступом скалы. Оглянулся. Его спутники все еще спали. Из котелка над костром поднимался зыбкий столбик белесого пара. Еж повернулся назад, и в тот же момент прямо в глаза ему блеснул снег с дальних вершин, заиграли блики на каменных ребрах гор. Снизу, из долины, донеслось нежное журчание, и речка из мертвой пыльной дорожки превратилась в живую змейку с искристой чешуей. Далеко-далеко, на грани тишины, переливался в чистом горном воздухе радостный птичий щебет.           Еж поднял глаза - навстречу, из-за неровных зубцов Сарук-Далана, глядя прямо на него, вставало солнце.           Глава 13.           Вблизи, естественно, все оказалось не так привлекательно, как выглядело сверху. Болотистая местность, угрюмые заросли ив, большие угловатые валуны, гнилые скользкие ветки под ногами. Тропинка то и дело терялась в чахлом сером кустарнике. Постоянно попадались какие-то бездонные лужи, скрытые от взора слоем древесного мусора, наполненные затхлой ледяной водицей.           Шед держался за лямки обеими руками, чтобы уменьшить давление на больное плечо. Рана, стараниями Кахи, уже почти зажила, но все равно болела. Чтобы унять надоевшую ноющую боль, Шед, помимо воли, склонял голову набок, словно пытался почесать ухо о больное плечо.           Еж поначалу смеялся над товарищем, но сегодня, когда стали спускаться в долину, Каха приказал ему замотать поясницу под одеждой куском старого одеяла. Во избежание воспаления. Замотанный Еж заметно потолстел, и у Шеда появилась отличная возможность ему отомстить. Трое людей получили немало удовольствия, слушая их словесные перепалки. Потом Нешеру это надоело, и он, воспользовавшись узостью тропинки, разогнал орков по разным концам колонны: Ежа - вперед, Шеда - назад. Они еще немножко поругались, потом устали кричать и, наконец, успокоились.           В полдень тропинка вышла из болота на ровный каменистый берег речушки. Солнце к тому времени жарило уже в полную силу, заставив тепло одетых путников хорошенько пропотеть. Каха объявил привал. Арох с Шедом немедленно скинули рюкзаки и побежали к речке мыться, снимая на ходу липкую от пота одежду. Еж хотел за ними, но Каха остановил его на полдороги, сказав, что холодная вода может пагубно сказаться на больной спине. Еж уныло поплелся за дровами, а с речки уже доносились истошные вопли Шеда - Арох окунул его с головой в прозрачный ледяной поток. Еще через полминуты пришел Нешер и навел справедливость - Арох завопил в унисон Шеду.           После плотного обеда молодежь настроилась как следует вздремнуть, благо тишина и теплый, летний почти воздух, немало к этому располагали. Но Каха с Нешером настояли на том, чтобы трогаться в дорогу немедленно. Еж обратил внимание, что лица у обоих стали серьезными. Пояснений они не давали, а расспрашивать никто не захотел. Потом, когда все пятеро шагали вдоль реки по усыпанному галькой бережку, Еж догнал Ароха и пошел рядом.           - Арох, ты ведь не первый раз здесь, верно?           - Верно.           - Что это, вообще, за долина?           - У нас она называется Змеиной.           - Тут змей много? - Еж зябко передернул плечами, оглядывая ближайшие камни - змеи, как и птицы, не делали больших отличий между орками и остальными млекопитающими. Арох усмехнулся.           - Не знаю. Если поискать, наверное, есть, не зря же ее так назвали.           - Нет, искать я не хочу, на слово поверю. Ты мне лучше скажи - тут живет кто-нибудь? Кроме змей?           - Не знаю. - ответил Арох, - Вот этого не знаю. Но сколько я тут ни ходил, никогда никого не встречал. Вот на перевале, - он показал на горы, поднимающиеся впереди, - там гоблины живут.           - Гоблины?           - Ну да. Да ты не переживай, Каха уже как-то с ними встречался, с тех пор они его больше не беспокоят.           После этих слов Еж некоторое время шел молча, ощущая гордость оттого, что он путешествует в компании человека, которого не решаются беспокоить гоблины.           - А, чего я хотел спросить! - спохватился он, немного погодя, - Почему, - он понизил голос, - почему у наших мастеров такой вид озабоченный?           - Не знаю, - честно ответил Арох, - Мне кажется, что нам обязательно нужно успеть до ночи выйти на хребет. По крайней мере, мы всегда это место, долину эту, за один день пересекали, ни разу на ночь не оставались. А сегодня проспали, да и движемся медленно - Каха Шеда жалеет.           - А что здесь такого, в этой долине? Вроде бы тихо, пусто. Может быть, там просто какое-нибудь болото перед подъемом, так он не хочет, чтобы мы в нем по темноте барахтались?           - Может, - согласился Арох, - Там действительно, у подножия вечно завалы всякие, вроде тех, что мы утром проходили. Да, наверное, поэтому.           Потом тропинка опять сузилась, и разговаривать стало неудобно. К тому же, Нешер, шагающий впереди прибавил темп, так, что остальные замолчали. Не хотели сбивать дыхание. В затылок Ежу у пыхтел Шед, изредка ругаясь шепотом - рана тревожила его все сильнее. Помочь ему было нечем, потому, что Каха подобрал вес рюкзаков по предельным возможностям каждого. Возьми Еж часть Шедовой поклажи себе - свалился бы через сотню шагов.           Не смотря на опасения мастеров, когда подошли к подножию перевала, было еще довольно светло. Залитые потом и грязью, уставшие путники достигли первого пятачка на склоне горы и свалились в полном изнеможении. То есть, конечно, ни Каха, ни Нешер валиться не стали, а просто присели на один из каменных уступов, продолжая какой-то прерванный в дороге разговор. Зато орки и Арох лежали на спине с закрытыми глазами, в полной уверенности, что до завтра их уже никто не посмеет тревожить. У Кахи на этот счет было свое мнение - через пару минут он сказал: "Подъем! и полез по склону вверх. Лишь далекое эхо сочувственно отозвалось на дружный трехголосый стон.           Если бы Еж устал не так сильно, он бы, наверное, заметил, откуда они появились. А так, в какой-то момент, он просто увидел, что Каха стоит, опершись руками на колено, а чуть выше, смотрят на него сверху вниз семеро гоблинов с топорами в руках. Топоры были явно не для рубки хвороста - длинные рукояти из гибкой березы и маленькие, удлиненные книзу лезвия с тупым верхним углом. Сосну таким не свалишь, зато башку расколет - любо дорого.           То ли Арох в чем-то ошибся, то ли именно эти были с Кахой незнакомы, но ни дружественными, ни, тем более, почтительными, выражения их лиц назвать было нельзя. В общем-то, мысль в их жидких, выпуклых глазках читалась вполне определенная: как бы половчее забить этих пятерых, чтоб не пришлось потом лезть вниз за скатившимися телами. Когда Еж подошел ближе, один из гоблинов снисходительно повернул голову в его сторону:           - Ага! Так у нас тут еще и лесные для полного комплекта! Отлично, - он повернулся обратно к Серому, - В общем, предлагаю вам лишних движений аккуратно сложить горкой одежду и пожитки, и тихонько ковылять обратно. Лучше без одежды, чем без кожи, так ведь, старик?           Каха не ответил, зато гоблины дружно заржали. Еж заметил, что почти у всех за спиной болтаются на ремнях самострелы. Теперь он понял, почему Каха, так же, как и подошедший Нешер, не вынимал из рюкзаков мечи, - Еж знал, что мастерам на это требуется одно мгновение. Достань люди оружие, гоблины просто отбежали бы, и расстреляли их с верхних уступов, легко и просто, как токующих глухарей. А так они сами приблизились почти вплотную, не зная, что таким образом лишают себя единственного шанса на победу. "Молодцы горные, - подумал Еж, внимательно разглядывая клыкастые ухмылки на лицах горных, - смелые ребята. Будь на их месте гоблины из Дорталя, ни за что бы так близко не подошли, испугались бы. Да и вообще, они там нападают только при двукратном численном перевесе. Наши же, западные, сначала утыкали бы двоих-троих стрелами, а уже над оставшимися поиздевались бы вволю."           Сказывалась усталость, а, может, просто вера в Кахино могущество была достаточно велика, но Еж совсем не боялся. В нем даже проснулось какое-то нездоровое любопытство: что будет дальше? Словно это не он стоял сейчас перед бандой вооруженных до зубов грабителей, а кто-то другой, совершенно ему незнакомый.           Тем временем, атаману надоело болтать впустую - он уже понял, что народишко попался тупой и бестолковый, и без крови не обойтись. "А ведь парень не дурак подраться", - подумал Еж, увидев, как горный, резко прыгнул сверху, но не прямо на Каху, а чуть сбоку, ткнув без замаха, концом лезвия живот и тут же продолжил удар снизу вверх, в горло. Только теперь Еж заметил, что у этого гоблина в руках, вместо топора, прямой меч-полуторка. Каха скользнул в сторону, сбрасывая рюкзак. Немного удивленный гоблин шагнул в сторону, замахнулся и... отдал свой меч Серому. После чего, с диким воплем покатился вниз, собирая за собой хвост из пыли и мелких камешков. Выглядело это нелепо до безобразия. Ежу даже пришла в голову бредовая мысль, что перед ним только что разыграли представление. Только вот непонятно зачем...           Совсем не к месту в памяти всплыл Дорталь. Трущобы Каменной Горки. "Победитель - Даргаш из Черных Гор!" - Еж вздрогнул. Перед глазами встала огражденная каменным бортиком арена и двое бойцов, лежащих в рыжей глиняной пыли... Но понять, почему вдруг он это вспомнил, Еж не успел - сверху на него свалился гоблин...           В тот момент, когда главарь бросился на Каху, Нешер шагнул по склону вверх, оказавшись на одном уровне с оставшимися горными. Арох успел зайти с другой стороны. Пока Еж следил за полетом атамана разбойников, люди уже начали бой. Гоблины оказались далеко не хлюпиками и ни в коей мере не трусами, как верно подметил Еж. Но с Нешером, конечно, никто из них тягаться не мог. Первого он просто сбросил вниз, дернув за рукав куртки, второй успел ударить, но не попал и распластался на склоне с рассеченной наискось шеей. Третий как-то хитро закрутил топором, в надежде, что человек сам войдет под удар. Естественно, Нешер под лезвие не вошел, в просто сунул свой клинок внутрь образованного топором веера и тот остановился. Короткое движение - и топор скользит по склону вместе с обрубками пальцев. Следом полетел их бывший хозяин...           Арох, не обладавший искусством своих старших товарищей, в это время с громкой руганью отбивался от остальных трех бандитов. Если бы Нешер и Каха чуть помедлили, то для долговязого паренька путешествие закончилось бы прямо на этом месте. Но мастера успели спасти своего подопечного, отправив его противников вниз, к подножию горы.           Еж все это время был очень занят - первый гоблин, которого скинул Нешер, упал прямо на него. Топор у гоблина вылетел, а Еж свой и вовсе не вытаскивал, поэтому они возились на земле без оружия, как два кота сцепившиеся весной у мусорной кучи. Почти сразу Еж смог ухватить руку противника в "ключ", держа двумя руками вражью кисть, он придавил локтем его локоть и нажал. Гоблин истошно заорал ему прямо в ухо, ударил свободной рукой по лицу, полез в глаза. Чтобы сберечь драгоценное зрение, Еж, не выпуская гоблиновой лапы, перевернулся на живот. В ту же секунду, о затылок чиркнули клыки горного, содрав, судя по ощущениям, приличный кусок скальпа. Краем глаза Еж увидел, что гоблин тянется к голенищу своего сапога, видимо, он вспомнил о ноже. Он сдавил захват еще сильнее, но гоблин то ли оказался сумасшедшим, то ли сейчас свихнулся от боли, потому, что вместо того, чтобы затихнуть, он дернулся еще сильнее, выворачивая сустав. Еж почувствовал, как рвутся связки, но хруста не услышал - дикий вопль, ударивший ему в левое ухо заглушил все звуки на свете. Все еще не выпуская сломанную кисть, Еж повернулся и увидел перед своим носом блеск короткого лезвия. Он уже успел мысленно умереть, когда понял, что нож, летящий прямо в глаза, ушел куда-то в бок, вместе с самим гоблином...           Шед добрался до места схватки позже всех и еще несколько мгновений стоял, пытаясь понять, что вообще происходит. Справа, кувыркаясь в туче пыли, пролетел один из нападавших, прямо над ним, на склоне молнией метнулся Нешер, снова кто-то упал, еще правее звенел клинок Ароха... А чуть ниже и левее, медленно съезжая вниз по насыпи, дергалось и ругалось какое-то жуткое создание. Вдруг оно издало особенно громкий вопль и до Шеда дошло, что это орет гоблин, который сидит верхом на его товарище, собираясь, судя по всему, этого товарища зарезать. Шед подскочил и пнул гоблина ногой в висок. Тот упал на бок, открыв Шедову взору вытаращенные Ёжиковы глаза и разодранное мелкими камешками, измазанное кровью лицо. Рядом валялся раскуроченный рюкзак с лопнувшей лямкой.           Закончив свои дела наверху, к ним спустился Нешер. Он присел на корточки возле оглушенного Шедом гоблина, брезгливо осмотрел его и повернулся к сидящему на земле Ежу:           - Ты что, загрыз его, что ли?           - Кто загрыз? Кого загрыз? - пробормотал Еж, задыхаясь. От пережитого напряжения его била дрожь, перед глазами плясали черные круги. За шиворот стекала липкая струйка горячей крови. С трудом поднявшись на ноги, он сделал несколько шагов и проследил взгляд Нешера. Действительно, в углу нижней челюсти, под ухом, у гоблина был выдран здоровый кусок кожи.           - Это я сделал? - спросил он, непроходимо тупым голосом.           - Нет, я, бл..ть! - хмуро ответил человек и пошел обратно, туда, где Каха склонился над телом другого, с разрезанной шеей. Каха встретил ученика тяжелым взглядом из-под бровей.           - Мертв? - уныло спросил Нешер. Каха кивнул.           Еж еще немного постоял, не отрывая взгляда от рваной раны. Среди путаницы разодранных, испачканных грязью мышц и сухожилий отчетливо билась чудом уцелевшая жилка. Еж вдруг осознал, что кровь на его губах, которую он принимал за свою собственную, на самом деле - кровь искалеченного им гоблина. Его немедленно стошнило. Вытерев рот тыльной стороной ладони, он поднял глаза и посмотрел на двух людей стоящих двумя шагами выше. Лица у обоих были такие, словно этот бой они проиграли.           - Он его убил, - пояснил подошедший Арох, такой же трясущийся и грязный.           - И что? - слабым голосом спросил Еж. - И что, что убил?           - А то, - ответил Арох. - Он на то и мастер, чтобы не убивать.           Шед тоже подошел и встал рядом. Они стояли втроем, наблюдая за безмолвной беседой старших. А те словно застыли, глядя друг другу в глаза. Потом Нешер опустил голову. В ту же секунду раздался отчетливый хруст. Орки обернулись и увидели, что из рюкзака Ароха торчит черное оперение стрелы. Сам Арох вздрогнул, но, судя по всему, наконечник до его спины не дошел. Все пятеро путников дружно посмотрели вниз: гоблины, держа в руках корявые свои самострелы, лезли обратно.           - Бегом! - коротко скомандовал Каха, - За камни!           Совсем рядом с ними, торчащие из склона обломки скалы образовали длинный, очень удобный балкончик, словно специально созданный для засады. Забравшись в него, путники обнаружили целый склад еды, воды и стрел - именно здесь разбойники поджидали свою добычу. Теперь вышло так, что они с добычей поменялись местами. Гоблины, потеряв из виду мишени, перестали стрелять и остановились на склоне, чтобы обсудить создавшееся положение. На месте побоища остались лежать два тела да оставленный Ежом рюкзак.           - Ну что теперь делать будем? - спросил Шед, устраиваясь поудобнее. На его долю досталось меньше всего переживаний, поэтому, по сравнению с Ежом и Арохом, он чувствовал себя довольно прилично. Эти же двое совсем раскисли и мечтали только об одном - чтобы все поскорее кончилось.           - Подождем, - спокойно ответил Каха. - Еще немного времени у нас есть.           - Ты думаешь? - так же спокойно сказал Нешер, глядя куда-то в сторону. Еж, еще не повернувшись, уже почувствовал, как утихшая было ледяная дрожь в животе, возвращается обратно. На следующем уступе, прямо над головами путников, стояла добрая дюжина сутулых фигур. А за их спинами возникали все новые и новые силуэты...           Ежу очень захотелось кричать, кричать и бежать куда-нибудь подальше от этого места, размахивая руками и ногами во все стороны. Вот только сил уже не оставалось... Тогда он тихо спросил непослушными губами:           - Каха, это ты прошлым летом, в Дортале, на турнире, вылез на арену и отобрал меч у проигравшего, который хотел своего победителя зарубить? Тот в черных доспехах был, а второй - гоблин здоровенный, с топором.           Каха немного помолчал, вспоминая, и, не отрывая взгляд от стоящих наверху, ответил:           - Наверное, я. Да, точно, было такое.                     Глава 14.                     Как верно подметил Еж, всему хорошему приходит конец. Вот и конная дорога кончилась, упершись в одинокую деревушку, неровно растянутую вдоль сбегавшей с гор речки. В этом месте предстояло оставить лошадей и, переложив весь груз в рюкзаки, шлепать дальше на своих двоих.           Сначала орки хотели остаться в ближайшем лесу и подождать, пока люди отведут лошадей и фургон к их хозяину. Но под вечер хлынул такой ливень, что Каха, на свой страх и риск, решил взять лесных с собой. Под ледяными, беспощадными струями дождя, путники добрели до небольшого домика, стоящего почти на самой окраине. Деревенская улица, по случаю ужасной погоды, оказалась совершенно пуста, так, что их появления никто не заметил.           Каха постучал в старый, окрашенный растрескавшейся голубой краской ставень на единственном окне избушки. Подождали. Когда за воротцами стукнул отпираемый засов, Каха сделал стоявшим поодаль оркам знак подождать и завел лошадей во двор.           - Как ты думаешь, Еж, нас там накормят? - спросил Шед дрожащим от холода голосом.           - Я очень надеюсь, - проклацал в ответ Еж, переминаясь с ноги на ногу, - Мне бы сейчас очень не повредил, скажем, горячий супец из курицы.           - Ну мечтай, мечтай. - сказал вредина Шед и постарался улыбнуться замерзшими губами, - Ты, вроде, говорил, что люди все сволочи? А тут вдруг супца захотел. Вот фиг тебе теперь, а не супец!           Еж чего-то пробурчал себе под нос, но из-за шума дождя Шед слов не разобрал. Быстро темнело. Один за другим появлялись мутные ручейки, стекали вниз, вдоль по улице, наполняя на своем пути ямки и узкие следы от тележных колес. Глубокая впадина посреди дороги, закиданная крупными камнями, прямо на глазах превращалась в маленький водоем. Еж смотрел, как кружиться на поверхности лужи мелкий древесный мусор, собираясь в ветвистые узоры, которые тут же распадались и уплывали дальше, влекомые новым потоком. "Вот она, орочья жизнь. - думал он, выдыхая сквозь сжатые зубы облачко пара, - Встретились, подружились, пережили приключение и дальше, каждый по своему пути".           Шед, тем временем, чтобы не замерзнуть окончательно, начал прыгать на месте, засунув озябшие руки в карманы куртки. Потом он подпрыгнул к Ежу, толкнул его здоровым плечом и стал скакать вокруг, приговаривая в такт скачкам:           - Фиг тебе! А не супец! Фиг тебе! А не супец!           Брызги, летевшие из-под Шедовых ботинок, мгновенно покрыли Ежа грязью с ног до головы.           - Отвали, - досадливо сказал он, вытирая лицо мокрым рукавом. И добавил:           - Так и быть, если мне дадут пожрать, я согласен полюбить людей. Всех. Вместе взятых, и каждого в отдельности.           В этот момент из дверцы рядом с воротами высунулся Арох.           - Ага! - воскликнул Шед, с нескрываемым торжеством в голосе, - Вот если бы ты сразу в этом признался, может, не пришлось бы здесь столько торчать!           Еж тихо выругался и побежал к воротам вслед за товарищем.           На крыльце, под пологим деревянным козырьком орков поджидал Каха, а рядом, опершись рукой о резные перила, стоял низенький толстый человечек. На круглом лице крестьянина светилась приятная, хотя и очень натянутая улыбка. При виде вошедших она сменилась выражением страха и отвращения. Конечно, Каха морально подготовил хозяина к появлению своих необычных друзей. Но эти двое могли даже самого мужественного мужчину вывести из душевного равновесия: мокрые, взъерошенные, на головах торчат высокие гребешки жестких волос, чешуйчатые морды скалятся длинными клыками. А поверх всего - густые разводы рыжей дорожной грязи.           - Здравствуйте! - приветливо махнул рукой Шед, ставя ногу на ступеньку крыльца. Сказал на человечьем, поскольку, за последние две недели, успел его довольно неплохо выучить. Несмотря на дружелюбное приветствие, хозяин, не выдержав, в ужасе отпрянул. Смущенный Шед сделал шаг назад и поскользнулся. Чтобы удержать равновесие, он схватился рукой за деревянную трубу, по которой стекала в бочку дождевая вода. Труба оторвалась, Шед свалился на стоящего рядом хмурого Ежа. Еж, с воплем "Етить тебя с заду!", уцепился за край бочки, но та оказалась слишком легкой и опрокинулась, сотворив под орками большую лужу, в которую они и приземлились с жутким хлюпом. Сверху на них рухнула труба, а, в довершение, отвалившийся от козырька дождевой желоб окатил барахтающегося в грязи Шеда новым потоком воды.           - Етить тебя с заду! - снова раздался голос Ежа, на этот раз необычайно гулкий и зычный, поскольку исходил из недр опустевшей бочки.           - Представляешь, и вот так всю дорогу, - печально сказал Каха обалдевшему хозяину. Согнувшийся от смеха Арох едва успел набрать в грудь немного воздуха, как снова застонал и забился в истерике. На шум из избы выглянул Нешер. При виде Ежа и Шеда, которые после грязевой ванны сильно походили на заготовки для глиняных свистулек, он покачал головой и спросил:           - Вы что, орки, уже спать улеглись? Еж, тебе в бочке не тесно будет? - Нешер удивленно глянул на рыдающего Ароха и повернулся обратно к оркам, - Может лучше в избу переберетесь, там все не так мокро?           Вместо ответа до него донеслись жалобные всхлипы - Арох, вытирая слезы, медленно сползал на пол.           Через некоторое время, все пятеро уже сидели за столом. Тинель, так звали хозяина, суетился возле пузатой, пышущей жаром печки. Круглое его личико так раскраснелось от тепла и беготни, что его самого можно было принять за маленькую печь. Широкая улыбка не сходила с лица. После конфуза, случившегося с его новыми знакомцами, бояться их он перестал. Сами же орки, вымытые и завернутые в одеяла, грелись, глотая слюни в ожидании ужина. Одежду свою, выстиранную и выжатую, они вывесили на печь сушиться рядом с куртками людей. Обвешанная печка стала выглядеть как войлочная юрта степняков. С боков "юрты" поднимался влажный пар.           - Слушай, Еж, - тихо спросил Шед, - а что это за хрень там, в углу?           Еж посмотрел. Знакомая уже треугольная полочка. Свечка, горящая рядом с маленькой статуэткой темного дерева.           - Я так понимаю, - шепотом ответил Еж, - это Гажди.           - Кто? - переспросил Шед.           - Гажди. Бог.           - А чего это такое?           Еж огляделся, чтобы удостовериться, что люди их не слышат, и пояснил:           - Это такое сказочное существо, которое управляет всем миром.           - Всем миром? Такой маленький? - Шед недоверчиво покосился на товарища - не смеется ли он над ним? Еж не смеялся.           - Знаешь, Шед, я сам не понимаю толком, как у них это устроено... - тут он заметил, что Стам Каха все-таки повернулся к ним и слушает с большим интересом. Еж глянул на него исподлобья:           - Каха, тут Шед спрашивает про Гажди, ты бы не мог ему объяснить? - попросил он, уже нормальным голосом, - Да и мне заодно.           Каха переглянулся с Нешером. Нешер сказал:           - Орки, а вам это действительно надо?           Орки неуверенно кивнули. Каха еще раз взглянул на Нешера и начал говорить:           - В двух словах, конечно, не расскажешь, но я попробую. В общем, сначала вся земля была мертвой. Все растения, все животные, все было мертвым. Потом в мире появился Гажди... - Каха с виноватой улыбкой посмотрел на Тинеля, который остановился и тоже слушал его речь. Счастливая улыбка его куда-то пропала, глаза смотрели осуждающе. Каха замолчал, вместо него вступил Нешер:           - Гажди пришел из далекого, глубокого Неба и увидел, что земля мертва. Тогда он пожелал, чтобы она ожила и так на земле появилась жизнь, - сухо проговорил он и закончил:           - Все, орки, хватит на сегодня.           Рассказ получился какой-то обгрызенный, и Еж с Шедом остались в полном недоумении. "Это из-за хозяина, - сообразил Еж, - Видимо, ему неприятно, что мы при нем про его Гажди разговариваем. Надо потом будет спросить". Он тихонько поделился этой мыслью с Шедом, но тот ждать не захотел:           - Каха, а откуда это выяснилось, а? Как узнали, что именно так все было?           - В древних книгах так записано, - подозрительно радостным голосом ответил ему Арох, - А раз написано, значит так и есть!           Еж пнул Шеда в лодыжку. Шед отмахнулся и снова спросил:           - А куда потом Гажди делся, после того, как всех оживил?           - Он никуда не девался, он до сих пор с нами! - Арох веселился уже в открытую, - Он везде и повсюду.           - Где? - испугался Шед, словно ожидая, что Гажди вот-вот выскочит из-за печки - А почему я его не видел?           - Так вот он! - воскликнул Арох, показывая пальцем на статуэтку в углу. В этот момент хлопнула дверь - Тинель не выдержал и вышел наружу.           - Так! - гаркнул Нешер, стукнув ладонью по столу, - Еще слово и все трое пойдете ночевать в сарай!           Орки притихли. Арох, который, после долгих усилий, все же смог совладать со своим весельем, был отправлен извиняться перед хозяином.           На ужин оказался куриный суп. Во время еды, Шед то и дело пинал под столом Ёжикову ногу и громко шептал на ухо:           - Ты обещал? Обещал! Теперь все, будешь людей любить!           Еж вяло отбрыкивался. Арох, которому Шед уже успел рассказать о Ёжиковых клятвах, наблюдал за подстольной потасовкой и хихикал. Нешер, не понимая причины творящегося безобразия, рассердился окончательно. Все еще обиженный Тинель постелил гостям в доме, а сам ушел спать в зимнюю избушку, стоящую в другом конце двора. После его ухода, Нешер устроил молодым хулиганам форменный разнос, и даже собирался исполнить свою угрозу насчет сарая, но Каха его отговорил.           Когда первое впечатление от гневных речей Нешера улеглось, Шед снова подал голос:           - Каха, ну сейчас же хозяина нету, может, вы нам, все-таки, расскажите про Гажди?           Судя по выражению лица Мастера, разговор на эту тему большого удовольствия ему не доставлял. Нешер уже приготовился к очередной нотации, но Каха обреченно вздохнул и попросил Шеда:           - Спрашивай что-нибудь определенное. Быстренько. И сразу спать, - потом добавил, - Завтра к вечеру нужно будет до вершины перевала дойти, а нам еще вещи укладывать.           Шед напряженно подумал, помычал немного и выдал:           - Два вопроса. Первый: есть ли Гажди на самом деле, или это - сказка такая? Второй: если сказка, то зачем и почему этот смешной дядька так серьезно к ней относиться?           - Ну, хорошо. Ответ на первый вопрос: есть Гажди или нет, каждый решает сам для себя. Ни доказать, ни опровергнуть его существование невозможно.           Шед открыл рот, но, наткнувшись взглядом на суровые глаза Нешера, закрыл его обратно. Каха, укладываясь на разостланные на полу шкуры и одеяла, продолжил:           - Второй вопрос. Если его нет, то нужен он затем, чтобы людям было легче жить. Вот тебе, Шед, наверняка приходилось попадать в такие ситуации, когда ты чувствовал себя бессильным. Неужели тебе не хотелось поверить в то, что есть кто-то всемогущий и справедливый, который всегда накажет виноватого и защитит невинного?           - Но я ведь знаю, что такого не бывает, - пожал плечам Шед.           - Но ты можешь поверить.           - Как я могу поверить в то, чего, ты точно знаешь, что не бывает?           - В этом-то и вся штука! - довольным голосом заявил Арох, который сразу после ужина развалился на широкой лавке за печью, - В этом-то и разница, между верить и знать!           - Возможно, что орки просто не умеют верить. - проворчал Нешер.           - Мы умеем! - обиделся за свой народ Еж, - Но не в такой же бред!           - Ты смотри, при других людях это не ляпни! - посоветовал Нешер, - А то быстро научат.           - Я не договорил. - тихо сказал Каха и все замолчали. - Есть еще одна важная причина: Гажди - прекрасный способ объяснить устройство мира. Его воля - это и создающая и регулирующая силы одновременно. Ты, Шед, никогда не задумывался, откуда все появилось?           - Что "все"?           - Вообще все. Мир.           - Честно говоря, - признался Шед, - мне как-то по глинозему. Мир уже есть и какая разница, откуда? Я мог бы спросить у хозяина, как он свой суп варил, потому, что я хочу сварить такой же. Это имеет смысл. Но мир-то я создать не могу! Так зачем мне знать, как его создавали?           - Например, чтобы понять как он устроен. - ответил Каха, - Чтобы знать, как правильно жить в этом мире.           - И что, - поинтересовался Еж, - те, которые верят в Гажди, они точно знают, как мир устроен? И живут правильно?           Вместо Кахи высказался зевающий Нешер:           - Если это правда, что сначала был Гажди, то значит знают как, и живут правильно. Если нет - нет. Все, Шедарет, погаси, пожалуйста, лампы.           Шед нехотя поднялся, подошел к столу и затушил один за другим два фитилька в масляных светильниках. Оставалась только одинокая свечка в углу. Шед немного постоял перед ней, разглядывая деревянную фигурку, казавшуюся подвижной в отблесках слабого огонька. Потом почесал затылок и лег на свое место, на расстеленный у печи соломенный тюфяк. Свечка осталась гореть.           - Нет, все-таки странно... - послышался из темноты задумчивый голос Ежа, - Мне вот, например, говорили, что в самом начале были мамонты...           Арох заржал с такой силой, что свалился со скамейки на пол.           Ночевали все трое в сарае.                                   Глава 15.                     - Слишком много совпадений для одного дня. А Шед? - спросил товарища Еж. Шед пожал плечами и подбросил в огонь еще несколько веток. Хотя горные и ушли, все, кроме одного, он все еще чувствовал себя неуютно. Будь он один, так завалил бы в костер пару сосенок целиком, чтобы быть уверенным, что пламя не погаснет от случайного ветерка. Что не останется он в темноте. Но рядом были Еж и Арох, поэтому приходилось ограничиваться хворостом.           Огромный гоблин, сидящий напротив, с удовольствием потянулся, подставляя жару мускулистую грудь, обтянутую грязной, некогда белой рубахой.           - Совпадений, говоришь? А ты, лесной, привыкай. У нас тут восток - край чудес. Здесь всякое бывает.           - Вот! Именно поэтому здесь люди и не селятся, - сказал Арох, поднимая указательный палец, - Разве что, такие как мы.           Гоблин засмеялся:           - Такие как Стам Каха. Других бы мы не потерпели.           - Ну, вот меня же терпите. А я - другой, - парировал Арох и, под раскатистый хохот гоблина, удалился в палатку, где уже устроились на ночлег Каха с Нешером.           - А почему, - спросил Еж, - тебя тогда, на турнире, "Даргаш из Черных Гор" объявляли? Черные Горы - на западе, а ты здесь живешь, в Сарук-Далане, а?           - Потому, лесной, что незачем всем подряд выкладывать свою подноготную. Убил бы я тогда этого недомерка, а у него может куча друзей, которые за него мстить побегут. Мне оно надо?           - А почему ты в тот раз на Каху бросился, ведь, если ты здесь живешь, должен его знать?           - Балда ты, лесной. Что думаешь, весь Сарук-Далан вашего Каху знает? Это мне потом про него рассказали. На этом перевале всегда банда Дагеша промышляла, так он с ними только и договаривался. А в начале лета появились эти дураки с Багдашного кряжа, Дагеша прогнали. Мы ведь чего пришли-то сюда? Дагеш нас просил помочь багдашевских выбить. Приходим - а там уж вы постарались, - гоблин с довольным видом почесал вспотевшую грудь, - Половину работы за нас сделали!           - С Багдаша, говоришь? - сказал в полголоса Еж, - Так вот откуда у них клинок.           - Какой клинок? - спросил Даргаш.           - Да вот этот. - Еж отошел на два шага к тенту и принес меч - тот самый, что Каха отнял у главаря.           - Знатная штука! - голосом знатока объявил гоблин, разглядывая оружие. При каждом всполохе пламени, серебристые ящерки на оплетающих рукоять ремнях извивались как живые. Медная медвежья голова на ее вершине беззвучно ревела, мечтая вцепиться в мозолистую гоблинскую лапу. А черненый узор на лезвии и гарде, казалось, готов был поведать какую-то сказку, но, к сожалению, никто не умел его прочитать.           - Так что с этим клинком? - Даргаш нехотя протянул меч обратно, и уставился на Ежа, ожидая ответа.           - Честно говоря, - задумчиво ответил Еж, - мне самому хотелось бы выяснить. Единственное, что я знаю - лет примерно десять назад, этот клинок принадлежал одному бородатому витязю из королевства Цафон. Потом его... э-э-э... взял себе некто Колга. Гоблин. Так вот, Колга этот родом был из чертога Шадра, что в Багдашном кряже.           Гоблин сказал глубокомысленное "Ага!" и кивнул.           - А вот как он попал в руки этого, - закончил Еж, - атамана, который имел сегодня глупость на Каху кидаться, я не знаю.           - Так давай спросим, - предложил Даргаш. Еж, заподозрив подвох, осторожно поинтересовался:           - У кого, вы ж всех убили?           - Не-е, - с довольной ухмылкой ответил Даргаш, - Не всех. Тот, покусанный, со сломанной рукой, - вроде живой еще. Надо глянуть, может, очухался.           Ежа затошнило. Гоблин заметил перемену в его лице и спросил с искренним любопытством:           - Это ты его, что ли, так пожевал?           - Я. - нехотя сознался Еж.           - Ну, ты зверь! - засмеялся Даргаш, поднимаясь, - Безжалостный вы народ, орки!           Несмотря на явное издевательство, звучавшее в голосе гоблина, Ежу, почему-то, стало легче. Было в этом замызганном верзиле что-то такое, очень "пряниковское", приятно гревшее душу. Кроме того, Даргаш, не в пример остальным, почти не гундосил.           А вот Шед гоблинов не выносил совершенно, ни в каком виде. Он слушал разговор с такой кислой миной, что Ежу временами даже становилось неловко за своего друга. Гоблин на суровые Шедовы гримасы внимания не обращал. Нужно сказать, что это было весьма любезно с его стороны, поскольку, в случае ссоры, ему ничего не стоило раздавить молоденького орка, как спелую ягоду. Когда Даргаш ушел "побеседовать" с пленным, Еж неловко спросил:           - Шед, а Шед, чего ты спать не идешь?           - А мне интересно продолжение послушать, - с вызовом ответил Шед. На самом деле он врал - гоблинские имена и названия уже давно перепутались у него в голове. А спать он не уходил, потому, что горным не верил и поэтому боялся оставлять Ежа один на один с этим здоровяком. Впрочем, самому Ежу он никогда бы в этом не признался.           Даргаш вернулся и сходу начал говорить:           - В общем, так, лесные. Этого покусанного зовут Радга, ему двадцать шесть лет от роду, имеет двух или трех детей, совершил около десятка крупных грабежей, и он не помнит сколько мелких. В возрасте девяти лет стащил у мамки золотой брелок и подарил девочке из соседней ниши. В общем, это к делу отношения не имеет.           Еж и Шед слегка обалдели от этого словесного водопада, а гоблин продолжал:           - Главаря их банды, который в данный момент кормит болотных пиявок, звали Орга... Лесные, - перебил самого себя Даргаш, - можно я у вас еще лепешечку возьму, полгода хлеба не ел? - не дождавшись разрешения, он залез в лежавший рядом с костром мешочек и зачавкал.           - Так вот. Орга. Гм. Орга - хренорга... Чего... А! Орга этот, племянник того самого Колги, про которого ты упоминал. А тот, значит, дядя ему. Понял? - гоблин громко сглотнул, поморщился и запил из ближайшего котелка. Вдруг, ни с того ни с сего, покосил на Ежа выпуклым глазом и ядовито спросил:           - Кстати, тебе-то он кто? Не родственник часом?           Заранее предчувствуя реакцию, Еж ответил скучным голосом:           - Я у него в банде четыре года пробыл.           Даргаш застыл с куском лепешки во рту, а задремавший было Шед вскинул голову. Глядя на вытянувшиеся лица обоих, Еж мысленно захихикал, стараясь выглядеть как можно равнодушнее.           - Ай да орк! - засмеялся Даргаш, когда, наконец, справился с изумлением, - Вот уж поистине чудесный край - встретить лесного из гоблинской банды!           - Давно это было, - сказал Еж усталым тоном пожилого ветерана, - Ты продолжай.           - Так вот. Дядя его пал в неравной битве с цафонскими стражниками около семи лет тому назад. Впрочем, как и вся его шарашка.           "Как раз, когда я из банды ушел, - подумал Еж, чувствуя неприятный зуд между лопаток, - вот бы моя голова сейчас на колу торчала, с ихними за компанию, славно бы было!"           - А меч в то время у его брата лежал. На хранении, так сказать. Ну, я так понимаю, что племянник унаследовал этот клиночек вместе с территорией дядюшки. Но чего-то там у них не сложилось, видать, еще наследники были, или люди их припекли, я толком не понял. В общем, этой весной повел он свою банду на восток. В Мизрах то бишь. Ну а там известно - север уже весь занят-перезанят, а в центре и на юге - стража крепко работает. Там даже специальные отряды есть, противогоблинские! - Даргаш в очередной раз заржал, роняя изо рта хлебные крошки. Орки терпеливо ждали. Отсмеявшись, Даргаш продолжил:           - Ну вот. В общем, у них так получилось - часть багдашевских поцапалась с вождем, с Оргой с этим, и примкнула к кому-то из местных, на севере. Где-то около Рапальских Хребтов, я так понял.           Теперь настала очередь Ежа говорить "ага" и кивать головой. "Надо же! - думал он, удивляясь из последних сил, - Выходит так, что своим спасением в Рапале я, в какой-то мере, племянничку колгиному обязан. Тот парень, что узнал меня в пещере, видать, из его банды был..." Даргаш на "ага" внимания не обратил:           - А остальные, во главе с этим Оргой, умудрились аж до сюда дойти. И все, понимаешь, по Мизраху топали, вот, что удивительно! Как их не словили?           - А ты сам, кстати, как в Дорталь пробирался? - спросил Еж.           - Ну, я - другое дело. Я до севера по Сарук-Далану шел.           - Прямо по горам? - не подумавши, брякнул Еж.           - Это вы, цапельки, "по горам"! - ехидно ответил Даргаш, - А мы, гоблины, - под горами!           Еж увидел, как перекосилось лицо Шеда, и понял, что посиделки пора сворачивать.           - Все, Даргаш, спасибо тебе, нам завтра с утра в путь отправляться.           - Ладно, - снисходительно махнул рукой Даргаш, поднимаясь во весь свой немалый рост, - Не обижайтесь, лесные. Привет дядьке Стаму, - он стряхнул крошки с колен и повернулся уходить.           "Вот те на! - подумал Еж, - Горный перед орками извиняется! Вот это действительно чудо, похлеще остальных!"           - Подожди, Даргаш. - сказал он, хватая его за рукав, - Я совсем забыл. Мне еще порасспросить тебя надо!           - Ну, давай! - благодушно разрешил гоблин, возвращаясь на место. Шед глазами мученика посмотрел на Ежа, но тот сделал вид, что не заметил.           - Расскажи мне про эту долину.           - А что про нее рассказывать?           - Ну, почему в ней никто не живет, например?           - С чего ты взял, что не живет? - прищурился гоблин, - Может очень даже живет.           - А кто? - спросил заинтригованный Еж. С лица Шеда тоже временно пропала гримаса неприязни.           - А вот этого не знаю, - честно ответил Даргаш. - Я туда всего пару раз спускался-то. Во второй меня еще и заснуть там угораздило.           - И что? - любопытство в голосе Ежа прозвучало таким одобряюще сочувственным, что даже Шеду захотелось поведать что-нибудь сокровенное.           - Да ничего, - отвернулся гоблин, но потом не выдержал и доверительно наклонился к оркам, - Сны там уж больно хреновые снятся!           - Что значит "хреновые"?           - Тяжело объяснить, - гоблинова морда на секунду утратила обычную наглость, - Змеи какие-то, ящерицы, да еще такая пакость, что словами не выразишь. Я чуть штаны не обделал. Посреди дня проснулся и сразу рванул обратно, в пещеры. Едва не угробился тогда, сослепу, на скалах.           - А что за пакость?           Гоблин спохватился, вернул себе прежний грозный вид и неприязненно ответил:           - Ну вот сходи вниз, вздремни часок - сам и узнаешь, - он поднялся и ушел в темноту, в нагромождение гигантских валунов, усыпавших по бокам округлую впадину перевала.           - Погоди! - окрикнул его напоследок Еж. - А как эта долина по орочьи называется?           - По орочьи - не знаю, - донеслось до них, - А у нас - Кобылья Трещина.           - Как? - хором переспросили орки.           Даргаш со смехом повторил и окончательно растворился средь мешанины угловатых теней. Словно дожидаясь его ухода, луна, наконец, вышла из-за облаков, похожая на щербатую тарелку белого фарфора. Перед тем, как лезть под тент, откуда давно уже доносился раскатистый храп Нешера, Еж на минутку поднялся на гребень, чтобы в последний раз взглянуть на Змеиную долину. Сейчас она выглядела совсем не так, как утром. Никакого таинственного блеска на склонах гор, никаких сказочных россыпей. Реку почему-то вообще видно не было, зато хорошо просматривались бесформенные пятна болот и неряшливые заросли кустарника, наводившие на мысль о свиной щетине. "Вот уж и, правда, кобылья трещина!" - разочарованно прошептал Еж, спускаясь обратно.           После сумасшедшего дня, голова у него гудела, так, словно в нее залетел бестолковый шмель и заблудился там, среди запутанных воспоминаний и недодуманных мыслей. Ежу на миг показалось, что он очень долго, много-много лет, ползал по грязному шершавому полу, старательно собирая какую-то большую и странную мозаику. И сегодня, наконец, последний кусочек смальты встал на свое место, картинка готова. Только вот беда: глядя на узоры под своими ногами, он, хоть тресни, не понимает - что же все-таки именно у него получилось. Обидно ужасно, а что делать - никто подсказать не может.           Осознав, что еще немного, и он окончательно свихнется, Еж постарался вернуться к мыслям о долине.           - Зараза медвежья! - досадливо бормотал он, устраиваясь под одеялом, - Мне ведь теперь всю жизнь интересно будет, что это за место такое - Змеиная эта, етить ее с заду, Трещина?           - Меня другое волнует, - зевая, ответил Шед, - почему Каха часового не назначил, зная, что горные рядом? А Трещина... Ну, Трещина. Теперь-то уж все равно, мы ведь успели подняться.           - Интересно мне, понимаешь, - сказал Еж и закрыл глаза. - Просто интересно.           Он уже почти заснул, когда услышал сиплый шепот товарища:           - Слушай, а ты что, правда, в гоблинской банде был?                               Глава 16.                     Странный это был лес - ни звука, ни движения. Красный туман. Деревья стояли без единого листика, растопырив в стороны голые, корявые сучья. Это в конце лета-то! Через лес шла дорога - такая же голая и безжизненная. При этом совершенно гладкая, словно след гигантского рубанка. Еж никогда раньше не видел лес без листьев и дорогу без следов, было чему удивиться.           Вдруг впереди раздался цокот копыт. Еж, по старой привычке, сошел на обочину и чуть удалился в сторону, чтобы не напугать коня. Показался всадник. Если загадочный лес и игрушечная дорога вызывали легкое недоумение, то вид человека, сидящего на крепкой вороной кобылке просто изумлял. Даже абсурдные наряды яцивских модников не могли состязаться в нелепости с пестрым костюмчиком ездока. Чего стоила одна шляпа, пестрая, как у огородного пугала, размером с приличное тележное колесо! Еж даже подошел ближе, чтобы рассмотреть, но тут всадник, успевший уже отъехать на приличное расстояние, натянул уздечку и, не спеша, вернулся. Еж догадался, что человек хочет что-то спросить:           - Оставайся там, лошадь напугаешь, - крикнул он по-человечьи. Но парень, видать, не расслышал, потому, как продолжал править прямо на него. Еж ждал, что вот-вот бедная скотинка захрапит и начнет брыкаться. Вопреки здравому смыслу, та спокойно подошла и встала рядом, словно перед ней был не орк, а простой сосновый пень. Пока Еж, пользуясь случаем, восхищенно таращился на миловидную лошадиную морду, человек окликнул его:           - Che, buludo!           Судя по напыщенной интонации, он тоже принимал Ежа за нечто, вроде замшелой колоды.           - Сам ты ублюдок! - обиделся Еж, - Сначала слезь, потом разговаривать будем!           - Ce? - переспросил человек. - No comprende!           - Слазь, говорю!           Мужик явно усмотрел в голосе орка скрытую угрозу. Грязно ругаясь на загадочном своем языке, он вытащил из фигурной сумочки на поясе какую-то гнусного вида железяку и направил ее прямо между Ёжиковых глаз. Тот, хоть и не знал, как эта штука работает, но догадался, что перед ним некая разновидность самострела. Пригнутся, правда, он все равно не успел - грохнуло, полыхнуло, и Еж почувствовал, как между глаз вонзилась маленькая молния. Спереди, почему-то, больно не было, а вот затылок здорово ломануло. Лошадь при звуке выстрела дернулась и начала нервно приплясывать, а мужик в седле воззрился на орка сумасшедшими глазами. Еж поднял руку и ощупал свой затылок. Так и есть! Огромная дыра с угловатыми краями, остатки мозга, стекающие за воротник. Больше всего, почему-то, было обидно за мозг - он так старательно его развивал, книжки читал умные, а тут… бац! И на тебе!           - Ну, погоди, зараза медвежья! - Еж подпрыгнул, ухватил обидчика за грудки и стащил его на землю. Тот почти не сопротивлялся, только орал как резанный, но Ежу было все равно, - из-за разбитой головы, он уже почти не слышал. Прижав парня коленом к земле, Еж выдернул у него из-за пояса здоровенный нож с широким лезвием. "Вот чем они тростник рубят! - неожиданно догадался он, - А я все не мог понять никак!"           - Puto!           Человек задергался, и Еж придавил его еще плотнее.           Вот не стыдно тебе, перед неграми-то? - сказал он, стараясь вложить в голос как можно больше солидности. Парень снова раззявил рот.           - Perra!           По маленьким маслянистым глазкам и тонким черным усикам вокруг рта, Еж понял, что нет, не стыдно. Ну тогда...           - Именем Рабыни Изауры! - сказал он внушительно и одним взмахом отсек невеже непутевую его головенку. Посадил обмякшее тело обратно в седло, привязал покрепче веревкой и, хлопнув ладонью по крупу, отпустил коняжку на все четыре стороны.           - Покатайся пока так! - сказал он на последок. Лошадь, не спеша, побрела по дороге, удивленно оборачиваясь, время от времени, на недвижного своего седока...                     ...Еж проснулся довольно поздно. Снаружи, за желтой парусиновой стенкой слышалось потрескивание костра, - люди давно уже встали и готовили завтрак. Он немного полежал, разглядывая провисший за ночь полог тента над головой. Солнце пробивало плотную ткань насквозь, и внутри было жарко, как в бане. Может поэтому, а может из-за укушенного во вчерашней драке затылка, голова у Ежа раскалывалась от боли. Дышать было тяжело.           Сбоку кто-то заворочался. Еж, морщась, повернулся и увидел Шеда, который смотрел на него таким же мутным взором. Еж сочувственно моргнул.           -Ой, - заговорил Шед, растирая кулаком наморщенный лоб, - Ну и бредятина же мне снилась! Какие-то подвалы, ящики с мертвыми человеками...           - Они называются "гробы", - сипло сказал Еж. Тут он вдруг вспомнил багровый туман и всадника с веревочными усами. Это было так противно, что он застонал и свалился обратно на постель. Полежали молча, слушая, как говорят о чем-то люди снаружи. Боль в Ёжиковой голове, мало помалу, перестала быть всеобъемлющей и стянулась к укушенному месту. Шеду тоже полегчало.           - А представляешь, Еж, каково этому гоблину было! Это мы, считай, в горах, а он, морда крысиная, прямо там спал, внизу...           Еж лежал с закрытыми глазами, наслаждаясь тем, что боль почти отступила. Гоблина ему было совсем не жалко. Потом в голову пришла неожиданная мысль:           - Шед, ты знаешь, мне кажется, что тот, который про Гажди придумал, в этой долине ночевал. И всю эту хрень про создание мира во сне увидел.           - Очень может быть, - согласился Шед.                     После спуска с гор Сарук-Далана началась степь. Огромная равнина протянулась на восток, до самых Рассветных земель, туда, откуда, если верить Шеду, пришел его учитель. Поначалу, Еж радовался, что им предстояло идти по ней лишь несколько дней, - привычные к лесу орки на бескрайних просторах чувствовали себя очень неуютно. Но в первый же вечер Еж с удивлением обнаружил, что в этих местах есть своя, особенная красота.           Степные закаты. Когда солнце опускалось к горизонту, касаясь багровой кромкой синеватых гор за спиной, мир вокруг волшебно изменялся. Как будто начиналась другая сказка. Небо из бело-голубого становилось зеленым. Не ярко зеленым, как трава, а нежно-изумрудным, как прикрытые матовой пылью иголки голубых елей. Жгучий полуденный жар, так надоевший за день, пропадал, а воздух, казавшийся до этого пустым и жестким, наполнялся шелковистым запахом незнакомых равнинных трав. Вечерний ветер, резкий и безжалостный, как полет стрелы, выдувал из головы все лишнее, оставляя после себя лишь светлую радость, лишь ощущение стремительного полета.           Это чувство приятно смущало Ежа. До этого момента, он никогда не пытался представить себя птицей. Кончено, иногда ему хотелось подняться ввысь, посмотреть свысока на землю, на деревья. Но там, в лесу, это было совсем иначе. Там он словно поднимался на большую гору, словно висел в вышине, как маленькое, ленивое облачко. Здесь же ему хотелось именно летать. Рассекать телом воздух. Быстро, быстрее этого чудесного, молодого ветра, так не похожего на своих северных, хмурых собратьев. И чтобы желтые, колючие травы неслась навстречу, сливаясь под ногами в в сплошной ковер. Чтобы грудь наполняли душистые их запахи, вымывая из нее усталость и боль, делая чистым маленькое, горячее орочье сердце. В котором живет большое, не по размеру большое счастье...           Впрочем, по ночам этот замечательный ветер становился таким холодным, что начисто прогонял из мыслей всякие сантименты. Тент натягивать было не на что - деревьев по близости не наблюдалось. Да и не удержался бы он на могучем степном сквозняке. Дров для костра, соответственно, тоже не было, приходилось жечь сухую траву и конский навоз, который насобирали по дороге.           Когда Нешер первый начал складывать в большую сумку круглые травянистые шарики, Еж с Шедом подняли такой смех, что успокаивать их пришлось лично Кахе. Зато после первой ночи, когда они, стуча зубами от холода, до рассвета кутались во все имеющиеся в наличии тряпки, орки стали главными сборщиками кизяка. Правда, это новое увлечение кончилось уже на следующий день, потому что Шед наткнулся на целые заросли чабреца. Здесь он рос не такой, как в родном краю орков - лиловые цветочки были мельче, стебельки тоньше, зато запах - чуть не в два раза сильнее. Орки сразу же забили душистой травкой все свободное пространство в рюкзаках, напихали в карманы, а когда кончилось место, сплели себе толстенные венки и нацепили их на голову. Бедный Арох чуть не помер со смеху, разглядывая получившихся "красных девок", как их обозвал Нешер. А уж благоухали эти "красные девки" так, что на ночлеге их пришлось отселить от остальных на добрую сотню шагов в подветренную сторону.           На третий день вышли к неширокой, мутной речке. Чуть дальше на север виднелись долгожданные пятна деревьев, сливавшиеся к горизонту в сплошную темно-зеленую нить. Речка, путаясь среди пологих холмиков, вытекала откуда-то из этих клочковатых дебрей и уходила на юг, мельчая прямо на глазах. В общем-то, здесь это был скорее ручеек, вяло несущий пыльные свои воды посреди широкого, песчаного русла. Судя по крутым, подмытым берегам, весной эта тощая струйка превращалась в широкий поток, сносивший на своем пути весь скопившийся за год травяной мусор и неосторожных зверушек в придачу.           Зверушки - в основном мыши и тарбаганы, несмотря ни на что, все равно селились в опасной близости от реки. Весь берег был изрыт норами и норками разных форм и размеров. Шед, убежавший далеко вперед, первый наткнулся на такую "деревню". Но когда он ступил на испещренную дырами поляну, признаков жизни, там уже не наблюдалось - система оповещения у полосатых грызунов работала отлично. Любой пограничный город мог позавидовать.           Шед уже начал думать, что здесь, действительно, никто не живет, когда его взгляд упал на россыпь блестящих черных шариков рядом с одной из норок. Наклонившись, он тронул их пальцем. Свежее.           - Ах вот вы как! - Шед повернулся к подошедшему Ежу, - Ну-ка, дай мне свой шлем!           - С кем ты тут воевать собрался? - удивленно засмеялся Еж, - С мышами?           - Увидишь! Давай скорей!           Еж, недоумевая, развязал рюкзак, покопался в нем и извлек наружу свой, купленный еще в Дортале шлем. Обрезанный бандитской стрелой ремешок так и остался непочиненным. Шед схватил шлем и, сбросив рюкзак, спрыгнул вниз, в песчаный, промытый весенними водами овражек. Когда удивленный Еж подошел ближе, он увидел, что Шед, присев на корточки у ручья, наполняет шлем водой.           - Ты чего делаешь! - возмутился Еж, - Он же заржавеет!           - Не боись! - отмахнулся тот, - Вытру его потом!           Подошли люди. Шед, к этому времени уже вскарабкался назад и начал выливать набранную воду в ближайшую из норок. Остальные наблюдали. Шед снова поскакал к ручью.           Эта беготня продолжалась довольно долго. Ни ругань Нешера, ни увещевания Кахи, ни даже насмешки Ежа с Арохом не помогли - орка охватил охотничий азарт. Делать нечего, стали устраиваться на ночлег.           В котелке уже вовсю кипела вечерняя похлебка, когда грязный, вспотевший, как медведь после случки, Шед издал, наконец, торжествующее "Ха!" и отбросил в сторону замызганный шлем. Все, кроме Кахи, немедленно покинули насиженные места и сгрудились вокруг норки. Мутная вода поднималась почти до края, а из нее, с едва слышным писком, карабкались наружу какие-то загадочные белые черви. Недоумение на лице "охотника" сменилось глубоким разочарованием - это оказались всего лишь детеныши тарбагана. Слепые и совсем мокрые.           Бедняга Шед выглядел таким расстроенным, что над ним даже не смеялись. Он сидел у костра, а "добыча" ползала по расстеленной у него на коленях куртке и просила жрать. Молока у путников с собой не было, а крошки и зернышки, которыми Шед пытался угостить малышей, не вызывали у тех никакого интереса.           - Ты их чего, на жаркое откормить хочешь? - не выдержал Еж. Он сердился на товарища за то, что тот без пользы весь вечер издевался над его шлемом, а потом еще и отказался его чистить.           - Пошел в зад, - угрюмо отозвался Шед, поглаживая пальцем одного из крысенышей. Еж не стал заводиться. Мелькнула, правда, мысль предложить "охотнику" зажарить тарбаганчиков на ужин, мол, все равно к утру подохнут, но он сдержался. Вместо этого, спросил у сидящего рядом Ароха:           - А что это там за отсвет такой, на небе? Пожар, что ли?           - Зарницы, - равнодушно ответил тот, - Ты что, зарниц никогда не видел?           - Нет, - покачал головой Еж, - У нас их не бывает.           Шед тоже посмотрел. Далеко на востоке, где темно-синее небо сливалось с ровным краем бесконечной степи, мерцали светлые сполохи.           - Это молнии, - пояснил Арох, - Просто расстояние большое, поэтому грома не слышно.           Еж долго еще разглядывал странный мерцающий свет и гадал: донесет ли резвый степной ветер грозу до их стоянки или все-таки нет.                     Глава 17.                     Совсем близко, расколов небо на куски черно-фиолетовой мозаики, вспыхнула молния. Мгновенно выросли и сразу же исчезли угловатые тени домов, казавшиеся невероятно большими на пригнутой ветром, желтой траве. "Паф!" Как спущенный с цепи пес, налетел короткий, радостный порыв ветра, ударило в землю косым дождем. Тени. "Паф!"           Старший инструктор Далли появился на тренировочной площадке. Повертел головой, наткнулся глазами на горку железных мечей-болванок, оставленных группой Дахашета. Сам Дахашет неторопливо шагал вдоль шеренги дрожащих под ледяными струями учеников. Спокойно, будто не замечая творящихся вокруг погодных безобразий.           Далли подбежал, дернул его за рукав и ткнул пальцем в черную металлическую кучу. Словно желая помочь, по небу прошелся лиловый зигзаг, и мокрые полоски железа тускло сверкнули.           - Твою... "Паф!"! Почему инвентарь под дождем?           - Сейчас уберем, - зычный голос Дахашета без всякого труда перекрывал шум разыгравшейся бури.           - Заканчивайте! - Далли особой мощью глотки не отличался, поэтому был вынужден кричать, - Простудишь ребят!           Дахашет кивнул, предоставив инструктору гадать: то ли "да, заканчиваем", то ли "да, простужу". Далли еще раз оглядел площадку, - вроде, ничего не забыл. И побежал в свою избушку, вобрав голову в плечи, чтобы как можно меньше дождя попало за воротник.           Дахашет глянул подопечных, как будто сомневался, отпустить их по домам или оставить мокнуть на свежем воздухе. Те молчали.           - Ладно, - сжалился инструктор, - Железо возьмете к себе, аккуратно высушите. Чтоб не пятнышка ржавчины я потом не увидел. Все, орки, на сегодня закончили.           Ученики облегченно вздохнули и кинулись разбирать мечи. Дахашет подождал, пока последний покинет площадку.           Дахашет. Большой суровый орчище, с коротким ежиком седых волос и тяжелым, как у старой собаки взглядом. Тени. "Паф!" Омываемый небесным потоком, он неторопливо направился в учительский барак.           - Ну что, Хаш, замучил детишек? - встретил его веселый голос Юкати, сидевшего на корточке возле печи. - Живой-то кто остался?           - Ничего, им полезно. - ответил Дахашет, грузно опускаясь на лавку. Кроме них, в учительском бараке находились еще двое - инструктор Кайен и тетка Репа. Кайен вел группу новичков, а тетка Репа занимала почетную должность главной поварихи лагеря. Называли ее так за необычайно шарообразное телосложение. А может и за то, что она готовила прекрасную, наисладчайшую в мире пареную репу. Нужно заметить, что кроме этого, во всех отношениях достойного продукта, она знала еще много-много вкусных и полезных блюд, поэтому место свое получила вполне заслуженно.           Вот и сейчас тетка Репа суетилось у длинной, чуть не в полдома плиты, колдуя над ужином для голодных инструкторов, которые должны сбежаться сюда с минуты на минуту.           - Да уйди ж ты, окаянный! - это Юкати, пихавший в топку колотые сосновые поленья, не успел вовремя отодвинуться с поварихиной дороги. Он подождал, пока тетка Репа отойдет и, прислушавшись к свистящему реву пламени, чуть прикрыл чугунную дверцу поддувала.           - Чего там снаружи, поливает? - без особой надежды поинтересовался Кайен.           - Поливает, - отозвался Дахашет. - У твоих дежурство?           Кайен неопределенно хмыкнул и закрыл глаза. С самого начала, когда только создавался лагерь, действительно, была такая необходимость - выставлять на ночь часовых. Незнакомое место, неизвестные "соседи", дикие звери, в конце концов. Сейчас, когда местность изучена, звери распуганы и установлено отсутствие аборигенов, ночное бдение стало просто традицией. Тем не менее, за ее исполнением следили весьма щепетильно. Ближайшие десять дней часовые назначались из группы Кайена, а значит, скоро ему придется покинуть теплые недра учительского барака, чтобы выбрать две "жертвы" на сегодняшнюю ночь. Ах, как не хотелось инструктору посылать своих ребят в дозор при такой ужасной погоде! Он бы сам постоял вместо них на невысокой сторожевой башенке у входа в лагерь, но завтра целый день занятий и нужно успеть выспаться.           - Не переживай ты так за ребятишек! - сказал Юкати, устраиваясь рядом с Кайеном на лавке, - Они ж только рады будут! Представь, завтра вся группа будет скакать по грязи, под твоим чутким руководством, а сегодняшние часовые будут дрыхнуть! Вот увидишь, они еще сами проситься будут. - пообещал он, хлопнув инструктора по плечу.           Дахашет, тем временем, уже повесил мокрую куртку на протянутую для просушки веревку и теперь стоял, прислонившись спиной к горячему печному боку. От его одежды поднимался пар. Тетка Репа, проходя мимо него, недовольно забурчала, но внимания на это никто не обратил. Была у этой славной женщины одна слабость - недолюбливала она лесной народ. Хотя, вздумай орочий инструктор отказаться от свой порции ужина, обиделась бы неимоверно.           - Так, мужчины, давайте-ка столики выдвинем!           Кайен со вздохом поднялся и пошел в дальний конец зала, где у стены стояли два длинных, тяжелых стола. С жутким скрежетом, он оттащил один конец стола на себя, а за второй уже ухватился дымящийся Дахашет. Подбежал Юкати, но его попросили не мешать - воздушные руки учителя грамоты совсем не годились для такого дела. Инструктора дружно крякнули, оторвали ножки стола от земли и понесли его на середину. При этом бледное, скуластое лицо Кайена стало нежно малиновым, а серая орочья морда потемнела от натуги. "Перед едой все равны", - любила повторять тетка Репа. И с ней никто никогда не спорил.           Установив четырехногого монстра на надлежащее ему место, инструктора пошли за следующим. В этот момент, скрипнула дверь. Длинная зала наполнилась запахом и шумом сентябрьского ливня.           - Дверь закрывайте, выстудите мне всю избу! - крикнула тетка Репа, не оборачиваясь. Возглас, отточенный долгими годами деревенской жизни, звучал как боевой приказ воеводы.           - А самим-то снаружи остаться, или как? - раздался жизнерадостный голос. Тетка обернулась.           - Арошка! - изумленно выдохнула она.           - Теть Репа! - долговязый парень, стоящий у порога, простер неимоверной длины ручищи и полез обниматься.           - Фу, мокрый какой! - отпихивалась тетка Репа, но в голосе ее звучало такое счастье, что всем было ясно - даже будь он вдобавок еще и грязный, и заснеженный, ему все равно будут рады. Следом за долговязым в зал вошли еще двое: крепкий мужчина среднего роста и маленький пожилой человечек с огромным рюкзаком на спине. Такие же рюкзаки были и у остальных, но на нем, таком маленьком, он смотрелся просто ужасно...           - Учитель! Нешер!           Пока мужчины здоровались, хлопая друг друга по спинам, пожимая руки, тетка Репа обратила внимание на двоих грязнущих, взъерошенных орков, смущенно топтавшихся у порога.           - Это что еще такое? Вроде не наши?           Под грозным взглядом круглой поварихи, орки совсем сникли и уже были морально готовы ретироваться обратно, под дождь, но тут подал голос Арошка:           - Теть Реп! - серьезно сказал он, заглядывая ей в глаза, - Это мои друзья.           - Да, действительно! - воскликнул крепыш, - Хаш, старина, я тебе пополнение привел!                     Загадочный лагерь Кахи Серого с первого взгляда походил на обычную, затерянную в лесной глуши деревеньку. Десяток домов, несколько небольших, распаханных под овес и пшеницу полей - ничего примечательного.           Со второго взгляда становились заметны некоторые странности. Например, вместо обычного в диких северных краях частокола - одна небольшая деревянная вышечка. Или вот какие-то загадочные, вытоптанные до голой глины проплешины, кольцом окружающие поселок. А посреди одного из этих пятачков, возвышается одинокая стена, высотой в два человеческих роста. Просто стена. Из толстых сосновых бревен. С подпорками.           Третий взгляд окончательно убеждал постороннего, буде такой забредет в эти края, в ненормальности здешних обитателей - на восемь жилых домов приходилось три длиннющих общинных барака. Кроме того, во всей деревне было всего три огорода и один большой скотный двор, с курятником, коровником и конюшней.           Кидать все эти взгляды Ежу пришлось уже утром, поскольку вечером, когда они пришли в лагерь, стояла неподходящая для взглядов погода. На ночь их определили в "новичковский" барак. После сытного ужина в обществе учителей и инструкторов орков здорово разморило, и к месту ночлега Ароху пришлось тащить обоих чуть ли не на себе. Заснули они прямо на голых деревянных полатях, без всяких подстилок и одеял.           Утром Ежа разбудил гомон множества голосов. Голоса были молодые и явно человечьи. Пока он продирал глаза, пытаясь сообразить, где он, вообще, находится, барак уже опустел - ученики убежали завтракать. На смену им появились двое усталых, но веселых пареньков лет шестнадцати. Не успевший еще как следует проснуться, Еж заранее скривился, ожидая вопросов "кто и откуда?", но получилось все наоборот.           - Привет! - сказал один из них, обладатель носа-пуговки и темно-русых кудряшек, - Новенькие?           Еж подумал и на всякий случай кивнул.           - Как хорошо, что вы в нашу группу пошли! А то у нас мальцы одни, тяжело с ними заниматься.           - Почему тяжело? - машинально спросил Еж.           - Ну, во-первых, увлекаются они чересчур, - охотно пояснил парнишка, - Во-вторых, ручки-ножки тонкие, страшно повредить.           - Вообще-то, все орки у дядьки Хаша занимаются, - второй парень говорил медленным, низким голосом, стараясь, видимо, добрать солидности к маленькой черной бородке и усикам, - Но вам, действительно, лучше здесь пока, с нами. Там уже опытные ребята, будете всю группу тормозить.           - Кого мы будем тормозить? - прохрипел сквозь дрему Шед, - Мы, между прочим, бегом можем, хоть круглые сутки!           Ребята засмеялись, а Ежу вдруг стало досадно, что сопливые человечьи детеныши так свободно ведут себя в обществе двух взрослых орков. "Ведь не боятся засранцы, - думал он с неожиданной завистью, - Совсем не боятся. И дело не в том, что мы на их земле, и не в том, что они к оркам привыкли. А в том, что нет в них страха..." Еж вспомнил себя в этом возрасте - злой, голодный, запуганный до состояния уличной кошки звереныш... "колгинский орченок."...           - Ой, а вы на завтраке-то были? - спохватился курносый. - Голодными же останетесь!           Орки встрепенулись, зашевелились. Завтрак - это вам не шутки шутить. Засунув одну ногу в брючину, Шед поинтересовался:           - А вы-то как, поели уже?           - Поели, - ответил чернявый, - Мы ночью дежурили, нам первым полагается.           - А сейчас - спать! - зевнул его товарищ и с довольным видом полез наверх, на второй этаж полатей. Забравшись, он тут же свесил вниз голову и смешно задергал носом.           - Чего здесь так чабрецом пахнет?           - Из степи нанесло, - туманно ответил Еж, завязывая ботинок.                               Глава 18.                     Холодина стояла уже не шуточная. Днем, при ходьбе не слишком заметно, даже жарко иногда становилось, а вот ближе к ночи... Еж с тоской вспоминал о своей жилетке из беличьих шкурок, которую он когда-то давно, в незапамятные времена (Всего полтора года назад? Не может быть!), подарил Таське перед уходом.           - Надо было у Кахи одеяла потолще выпросить, - сказал он идущему впереди Шеду, - Замерзнем ведь нахрен, если снег пойдет!           - Не боись! - бодро ответил Шед, с хрустом прокладывая дорогу через ломкие заросли багульника, - Не пойдет.           К вечеру пошел снег. Еж сразу вспомнил человечью поговорку - "Нет пророка в своем отечестве". "Это про Шеда, - с досадой подумал он, - Говорил я ему, раньше нужно было из лагеря уходить!" Чтобы как-то унять нахлынувшее раздражение, Еж начал тихо ругаться себе под нос. Не на Шеда, конечно - не хватало еще в походе поссориться! - а так, беспредметно.           Стало темнее. Тяжелая, мохнатая, как пожилой волчище, туча висела прямо над головой и обильно посыпала орков содержимым зябких своих недр. Одежда начинала намокать, а к ботинкам цеплялась некрасивая, громоздкая бахрома из заледеневшей грязи и лесного мусора. Шед, успевший к тому времени исчерпать суточный запас оптимизма, тоже вставлял в Ёжикову речь словечко-другое. Так они и шли, оглашая тишину восточной тайги хрустом веток и кучерявой, старательной руганью.           Успокоились только найдя подходящее для ночлега место. Лес вокруг выбранной полянки стоял настолько частый и беспросветный, что она выглядела полом гигантского шалаша без крыши. Хотя, наверное, так казалось из-за навалившейся пасмурной темноты.           - С другой стороны, хорошо, что нас зима в лесу застала, а не в поле, - сказал Еж, очищая от снега клочок земли, меж двумя деревьями. - Потому как, если б тут такой же ветрина стоял, как там, хана бы нам, болезным.           Полностью согласный с ним Шед быстренько нарубил веток с ближайших елей и сделал на расчищенном месте подстилку. Еж натянул над ней прощальный подарок людей - старый желтый тент. Привязав концы полога к двум соснам, он поставил поданные Шедом жерди в качестве распорок, а нижний край придавил камнями и ветками. Хоть сколько-нибудь сильного ветра это сооружение, конечно, не выдержит, но здесь, в чаще, должно быть довольно тихо. Развели костер.           Снегопад понемногу успокаивался. Показалась луна. Небо перестало давить на макушки продрогших путников и вернулось на свою обычную, недосягаемую высоту. Вместо крупных, сырых хлопьев, с него теперь падали редкие снежинки. Не легкие фигурные звездочки, как в середине зимы, а маленькие, стремительные, напоминавшие больше дождевые капли.           Орки, сидя под набрякшей матерчатой крышей, молча ждали, когда в котелке сварится каша.           - Смотри, чего нашел, - Шед высунул руку наружу и сорвал листик черемши. Листик, не смотря на позднюю пору, оказался зеленый и вполне съедобный. Шед сорвал еще. Еж черемшу не любил, но протянутое угощение взял и начал меланхолично жевать.           - Ешь, ешь, - подбодрил Шед, - от простуды помогает.           После каши легли спать. "Заметет нас к утру", - подумал Еж, но эта ужасная мысль почему-то оказалась на удивление приятной. Он представил себя внутри большого, пушистого сугроба. Пальцы нашли под скатанной в подушку курткой прохладную рукоять топорика.           В Дортале, после нескольких месяцев занятий у Нархи, эта привычка, постоянно таскать с собой топорик, показалась ему глупой. Он понял тогда, что если нападающий умеет нападать лучше, чем ты защищаться, то хоть алебардой отмахивайся, толку не будет. Он даже смеялся над собой, над той нелепой уверенностью, которую черпал в оружии, не зная, что побеждают умением, а не длинной клинка. Сию немудрящую истину наглядно показали, объяснили и доказали ему инструктор и товарищи по тренировкам.           А потом, еще через полгода, Еж снова стал цеплять его на пояс и класть ночью под голову. Потому, что все это, конечно, мудро и правильно, но жизнь показала, что топор лучше иметь под рукой.           Проснулись, дрожа от холода. Замести их конечно не замело, но снега за ночь скопилось прилично. Утро выдалось хмурое и морозное. Шед встал раньше Ежа и сидел теперь перед костром, протянув к огню онемевшие от холода руки. Пар, поднимавшийся из стоящего на земле котелка, распространял вокруг запах горной сахан-дали, сильно полюбившейся оркам в последнее время.           - Еж, как ты думаешь, только честно, выйдет из этого толк? - задумчиво спросил Шед, погруженный в свои мысли.           - Из чего? - спросил Еж, пристраиваясь к дереву на краю полянки.           - Из всего. Из похода в Гундабад. Я ведь говорил с орками в лагере. Похоже, они тут такие же, как у нас. Вялые.           - Ты про что, вообще? - Еж застегнул ремень на штанах, одернул куртку и уселся под тент, подтянув котелок поближе.           - Помнишь, я тебе рассказывал, зачем я туда иду?           - А, вот ты о чем. - Еж вздохнул и наполнил отваром берестяную воронку, служившую ему кружкой, - Ты, вроде как, собираешься там помощи просить, против гоблинов. Да?           - Вроде того, - качнул головой Шед, - Я с ребятами говорил на эту тему.           - И что?           - Да ничего. - ответил Шед с такой досадой в голосе, что дальше можно было не спрашивать. Еж отхлебнул горячий отвар и, с удовольствием, выдохнул облачко пара.           - Понимаешь, Шед. Мне кажется, что дело тут не в самих орках, а в том, кто их... скажем так, к оружию зовет.           Шед сморщился, и Ежу стало неловко. Но, раз уж начал, нужно было договорить до конца.           - Шед, ты не обижайся, но ты не из тех орков, за которыми другие идут. И я не из тех. - поспешно добавил он, заметив ехидную гримасу Шеда. "Как бы ему объяснить..." Еж хотел собраться с мыслями, но никак не мог - в такую рань голова еще не проснулась до конца. А может, дело в том, что Еж и сам слабо представлял себе причины, по которым Шедова затея казалась ему бессмысленной. "Кстати, а сам-то я зачем туда иду? - вдруг подумал он, - Когда из дома выходил - знал, а сейчас, в двух шагах от цели - не знаю... Может, у меня просто птичий инстинкт, может, я там гнездо найти хочу..." Шед, тем временем, молча продолжал смотреть на Ежа с каким-то странным выражением на лице.           - Чего? - не понял Еж, - Обиделся, что ли?           В следующую секунду до него дошло, что Шед смотрит не на него, а на что-то другое, что загораживает задняя стенка "домика". Еж одним движением выскользнул наружу и вгляделся... Путаница ветвей, желто-красное месиво осенних листьев. Пятна льдистого снега на земле. Легкий ветерок шевелит кусты ив, поднимающихся среди мелких застывших луж... "Какой ветерок? - мелькнуло в голове, - Нету ветерка!" - и словно открылось второе зрение. В полусотне шагов от тента, в самой гуще мелких, продолговатых листьев тальника... Рыжая, треугольная, как у медведя голова, но с тяжелой белой челюстью под усами... холодные, чуть раскосые глаза с зеленоватым отливом...           - Амба... - восхищенно прошептал стоящий сзади Шед.           Тишина. С открытым от удивления ртом Еж смотрел на небывалого зверя. Тот, словно удовлетворившись произведенным впечатлением, не спеша повернулся, мелькнул полосатым боком и беззвучно исчез. Растворился в чаще. Еж зажмурился и помотал головой, стараясь сбросить наваждение.           - Амба! - снова выдохнул Шед, с легкой истерикой в голосе. Метнувшись мимо Ежа под тент, он мгновенно выскочил обратно и опрометью бросился туда, откуда еще мгновение назад смотрели на орков пронзительные зеленые льдинки.           - Ты куда? - растерянно спросил Еж.           - Амба! - крикнул на бегу Шед, - Амба!           Еж сделал пару шагов следом, но Шед уже скрылся из вида, оставив товарища в одиночестве и полном недоумении. Ветки ив, чуть поколыхавшись, снова замерли в кристально-ледяном воздухе.           - Здорово, - сказал Еж сам себе и растерянно огляделся, - Вот идиот! Куда его понесло?           Тишина в лесу стояла такая, что у Ежа тоненько заныло в ушах. Внезапное исчезновение Шеда принесло ощущение нереальности происходящего. Но Еж точно знал, что не спит. Ужасно мерзли руки... "Хоть бы птицы какие почирикали, а то как под землей..."           - Шед! - заорал он, повернувшись к злополучным кустам. Тишина.                     Как не зазывали их новые знакомцы, надолго Еж с Шедом в лагере не задержались. Орки из группы Дахашета действительно оказались из самого Гундабада. Еж в тайне надеялся, что кто-нибудь из них вызовется помочь ему и Шеду добраться до него, но надежды не оправдались. Сам Дахашет объяснил, что его ученики только недавно вернулись с летнего отдыха и впереди у них обширная учебная программа.           Почти все время, за четыре дня, проведенные в лагере, Еж проспал. Возможно, сказалась долгая дорога или все еще беспокоили раны, так или иначе, постель он покидал только покушать и по нужде. В первый же день они с Шедом перебрались в один из орочьих домиков, сбежав от невыносимого шума, который поднимали по вечерам юные бойцы Кайена. Оказалось, что в бараках живут не все, а только молодежь и гости. Остальные же, объединившись с товарищами, строили себе небольшие избушки, навроде деревенских зимних будок. В одном из них оказалось достаточно места, чтобы принять двоих постояльцев и их пригласили. Сами хозяева, двое крепких молчаливых орков, появлялись только ночью, а рано утром снова уходили на учебу, так, что Еж даже не смог ни разу с ними толком поговорить. Видимо, насчет "обширной программы" суровый инструктор Дахашет не шутил.           Пока Еж отсыпался, набираясь сил перед последним рывком на пути к цели, неугомонный Шед носился по лагерю как кошка с отдавленным хвостом. Возвращаясь по вечерам, он взахлеб рассказывал сонному товарищу обо всех увиденных и услышанных за день чудесах.           - Представляешь, мы сегодня с дахашетскими учились стены штурмовать!           - И много наштурмовали?           - Балбес ты, Ежатина! Там, смотри, с внутренней стороны копейщики стоят, защищают, а штурмовики должны по лестнице приставной забраться. Сначала идет один в тяжелом доспехе, чтобы первые удары на себя принять, а за ним легкие мечники забегают...           - А ты кем был? Лестницей?           - Да ну тебя! Залег тут в спячку, хомяк-перепелятник!           С едой здесь было организованно гораздо проще, чем в военных лагерях - кушали, кто-где хочет. Некоторые в общем бараке, в основном, опять же, молодежь. Кто постарше, предпочитали готовить у себя дома. Учителя обычно собирались в уже известной Ежу зале, пообщаться, скорректировать планы, лишний раз похвалить стряпню тети Репы. Лишь двое сразу после занятий спешили по домам - пожилой учитель счета, Петруалий Лаборьевич и, как не странно, Нешер. Причина у обоих была совершенно одинаковая - в лагере они жили со своими женами. Еж с немалым удивлением узнал, что тот самый, курносо-кучерявый паренек, из барака новичков - младший сын Нешера. Шед рассказал, что него еще есть и дочь, но она уже успела выйти замуж и живет сейчас вместе с мужем, где-то неподалеку от Яцивы.           - А порядок здесь такой, - объяснял он Ежу, - Почти все молодые - детишки мизрахских богачей или военных чиновников. Сам понимаешь, родное чадо ни один отец в такую глушь не засунет без крайней на то нужды. Поэтому, можно смело преположить, что почти все они - незаконнорожденные. Бастарды.           Последние слова Шед произнес по-человечьи, поскольку в орочьем, естественно, таких не водилось.           - И где ты уже нахвататься успел? - поразился Еж. Очень уж странно звучали такие выражения из уст молодого орка, который совсем недавно разевал рот, глядя на трехэтажные купеческие домики в Яциве.           - Места знать надо, - важно ответил Шед. "По крайней мере, характер его после общения с людьми совсем не изменился", - с некоторым облегчением подумал Еж.           - Так вот, - продолжал Шед, - Папаши эти, снабдив своих неудобных сыновей денежками и сопроводительной грамотой, отсылают их сюда. Тут они и боевку учат, и грамоту, и все, что надо. И возвращаются в Яциву уже готовыми вояками, хоть сейчас на службу государеву.           - А остальные? Которые не... как ты сказал?           - Бастарды. Те, которые не они, те просто люди. Мало ли, почему человек сбежать захочет в глухомань? А Каха, он такой. Если видит, что человек подходящий, так и спрашивать не станет, зачем, откуда. Тут вообще это не принято, если ты заметил.           - Погоди, Шед. А наши, гундабадские-то... - Еж сбавил тон, на случай если неожиданно вернуться хозяева, - Они что, тоже какие-то беглые?           Шед засмеялся. Смеялся он так долго, что Еж уже начал обижаться. Наконец успокоился.           - Ну, ты даешь, Ежатина! От кого орки бегать могут? Они просто учатся.           - Так у них же все равно свой учитель, Хаш этот! Зачем им с людьми вместе жить?           - Ну, во первых, сам Дахашет, в данный момент - ученик Кахи. Во-вторых, они тут и грамоте учатся и счету. А в третьих, просто интересно же!           Еж, уловив в голосе товарища неподдельный восторг, насторожился.           - Шед, а Шед, - спросил он подозрительным голосом, - А ты, часом, остаться здесь не собираешься?           Шед замялся. Еж увидел его смущение и мгновенно озверел. В резкой форме Шеду было напомнено, почему, зачем и отчего они вообще шли в этот поход, что зима на носу и не сегодня-завтра пойдет снег, а им еще самой малое неделя ходу. И, что если ему так здесь забавно, он, конечно, может оставаться. Может. Но вот все остальные, в лице Ежа, орки серьезные и не привыкшие бросать дело на полпути, намерены прямо завтра двигаться в путь.           Когда Еж выдохся, Шед нехотя согласился, что таки да, имеет место быть поход в Гундабад. Но вот крики и визги чересчур нервных хомяков-перепелятников - вещь совершенно лишняя и, по сути своей, никому не нужная.           Разговор этот состоялся на третий день пребывания в лагере. На четвертый день собирались, а на пятый - все-таки вышли. Ради такого дела, даже Каха выкроил пару минут и зашел с ними проститься.           Только в лагере, наблюдая отношение к нему остальных людей, да и орков тоже, Еж осознал, какое счастье выпало ему в жизни, что он познакомился с этим человеком. И дело не в том, что он, как бы являлся одновременно и хозяином, и начальником, и создателем этой странной затерянной в тайге деревушки, а... Чтобы понять в чем, нужно видеть, какими глазами смотрят на него его ученики: жилистый, будто свитый из кожаных ремней Кайен, обладатель колючего, как иглы шиповника взгляда; могучий орк Дахашет, суровый, словно обломок гранита на вершине северной скалы; строгий, но справедливый дядька Нешер, с которым так безопасно идти по самым непредсказуемым дорогам... И многие другие, которых Еж не запомнил по именам.           Орки не видели Каху с самого первого дня в лагере - тогда, утром, он явился в барак новичков в сопровождении рыжего плечистого мужика, который, как сказал Шед, никто иной, как местный кузнец. Каха забрал из орочьих рюкзаков тот загадочный груз, ради которого их и привлекали к походу - небольшие, но страшно тяжелые кирпичики, упакованные в толстую сыромятную кожу. Ни Шед, ни Еж так и не спросили, что было там внутри.           Уже перед самым уходом прибежал Арох, налетел, как ураган, пожал руки, похлопал спины и выразил уверенность в скором свидании. Шед охотно согласился. Еж промолчал.           Нешер прощался гораздо более сдержанно. Пожелал удачи, напомнил Ежу о приглашении заниматься в его группе. Еж сказал "спасибо" и больше не говорил ничего, потому, что почувствовал подозрительное беспокойство в горле. Еще не хватало слезу пустить!           Когда, покинув деревню, все вместе подошли к кромке леса, Арох и Нешер убежали обратно, по своим делам. Каха остался.           - Ну что, любопытный друг мой Шедарет. Сейчас у тебя есть возможность задать еще один вопрос. Спрашивай.           У не ожидавшего таких слов Шеда от волнения потекло из носа. Он вытер его рукавом, подумал немного и спросил:           - Каха, а как ты думаешь, все-таки, Гажди... Он есть?           Каха улыбнулся своей грустной улыбкой. Той самой улыбкой, которую избитый крестьянами Еж видел сквозь слезы боли, лежа на полу в армейском карцере.           - Я тебе говорил уже, Шед. Когда-нибудь, ты ответишь на этот вопрос сам. И ответ твой будет только для тебя. У каждого свой ответ, который подходит только для него. А, вообще... - в глазах Серого мелькнули искорки, - Гажди - человечий бог, и не стоит орку забивать им свою лохматую голову.           Шед смущенно провел рукой по жесткой щетине на давно не стриженой макушке. Еж машинально сделал то же самое. Каха засмеялся.           - А ты, Ежик, запомни. Раз уж речь зашла о голове... - человек ласково посмотрел орку в глаза, - Если ты не сможешь придти в Гундабад своими мыслями и сердцем, ногами ты до него никогда не доберешься.           Еж задумался, стараясь переварить услышанное, а Каха добавил уже совсем непонятно:           - Чтобы увидеть узор на полу, нужно подняться вверх.           По очереди хлопнув озадаченных орков по плечам, он повернулся и ушел обратно, в лагерь. Стам Каха, по прозвищу Серый. Мастер и Учитель.           Глава 19.                     ...возможно, все-таки, есть в природе закон, по которому желание влияет на окружающий мир, даже не будучи воплощенным в действие. Если это так, то мифы про Гажди все-таки несут в себе зерно Большого Знания, пусть и затерянное где-то в дебрях буйной фантазии мягкопузых... Но в этом случае, обратной стороной этого закона должен являться воплощенный в реальность страх. С такой точки зрения, Йорик - костяной зад - ничто иное, как прообраз этой темной стороны.           Первый раз Еж задумался над вопросом о силе желания как такового, когда встретил Шеда - очень уж странным ему показалось это совпадение, нужно было как-то его для себя объяснить. Потом человечьи рассказы про устройство мира...           А в этот день он додумал вторую половину мысли, про страх. Ведь не случайно чаще всего бьют именно трусов...                     "Шед - говноед! Зараза медвежья!" - Еж сидел у костра, сосредоточенно помешивая предназначенную на обед похлебку. Котелок был рассчитан на двоих, но он уже всерьез опасался, что кушать придется одному. Загадочное Шедово бегство состоялось ранним утром, уже наступил полдень, а беглеца до сих пор не было.           Солнышко к этому времени успело растопить снег, и лес, особенно на открытых местах, напоминал мелкое, но весьма обширное болото. Иллюзия была бы полней, расти здесь вместо черники и брусники, клюква и жимолость. Впрочем, ягода все равно уже отошла. На пухлых моховых подушках лишь изредка виднелись отдельные переспевшие брусничины, темно-бордовые, готовые лопнуть от малейшего прикосновения.           Еж сейчас напоминал именно такую, раздувшуюся от обиды ягоду. За прошедшие полдня он сменил целый набор настроений - от испуганной растерянности до злобной досады. "Дать ему в репу, когда появится, или не дать? Вот в чем вопрос!" - раздумывал он, пробуя горячее варево с деревянной ложки, - "Гм... Добавить соли или не добавить..."           Самое первое объяснение поступку товарища, которое придумал Еж, отличалось редкостным идиотизмом и прекрасно характеризовало его самого как психически нездоровую личность: "Амба околдовал Шеда взглядом и заставил пойти за ним в лес. Там он его или скушает, или что похуже..." Еж очень смутно представлял себе, что такое это "похуже", но именно оно пугало его больше всего. "На самом деле, обычный зверь не может на орка покуситься, так? - рассуждал он, - Значит, дело пожиранием не ограничится..." Мысль о том, что тигр, расправившись с Шедом, может вернуться, вызывала непроизвольную дрожь в коленках.           Он заставил себя сходить к тому месту, с которого скрылся из вида Шед. Несмотря на обилие луж, следы от ботинок остались вполне различимые, можно было смело пускаться в погоню. В смысле, на выручку. Жаль вот только, что особой смелости Еж в себе не ощущал. Он еще немного побродил вокруг поляны, рассеянно поглядывая по сторонам, потом сел у потухшего костра и начал раздувать угли. То, что идти спасать Шеда все равно придется, сомнению не подвергалось. Вопрос заключался в том, отправиться ли сейчас или еще немного подождать, в надежде, что тот все-таки вернется без посторонней помощи.           Через некоторое время отпечатавшийся в памяти образ амбы, как-то сам собой, начал обрастать пугающими подробностями - из пасти торчали длинные, загнутые к низу клыки, с которых медленно капала густая слюна. Глаза горели колдовским огнем. Белая челюсть с тонкими, черными губами шевелилась - тигр читал заклинание... У Ежа пересохло в горле.           - Вот так люди всякий бред и выдумывают, - сказал он вслух, надеясь, что звук голоса рассеет жуткие мысли, - Встретят амбу и начинают сочинять всяких Гажди... "А что если это был... - пронеслось в голове...           - Йорик! - с ужасом прошептал Еж, чувствуя, как волосы на затылке начинают шевелиться. В глазах потемнело и... То ли страх подействовал, то ли включились какие-то защитные рефлексы орочьего мозга, так или иначе, он вдруг вскочил, пробежал два шага и врезался башкой в дерево.           Из глаз хлынули слезы, из разбитого носа - кровь. Поднявшись с земли, шатающийся Еж снова побрел к тем кустам, где появился проклятый амба. Но сейчас им руководили вполне прозрачные мотивы - в тени веток тальника все еще лежал не растаявший вчерашний снег.           После пяти ледяных нашлепок, когда безвинно пострадавший нос, наконец, перестал кровоточить, Еж окончательно пришел в себя. Метаться и психовать он закончил, и, чтобы не сидеть без дела, принялся готовить еду.           Есть такой парадокс: котелок закипает только тогда, когда перестаешь ждать, что он закипит. Шед вернулся в тот момент, когда Еж, уставший от утренних переживаний, прилег у костра вздремнуть. Солнышко пригревало, и плотная трапеза настраивала мысли на благодушный лад...           - Здорово, чего у нас на обед?           Еж равнодушно глянул на товарища сквозь полузакрытые веки, но тут же спохватился и сел.           - Ты где был, етить тебя с заду!           - А чего ты орешь-то? - вяло огрызнулся Шед. Устало опустившись на березовое бревно у костра, он положил рядом самострел, который до этого держал в руках. Только теперь Еж заметил, в каком виде его товарищ: весь заляпанный грязью, морда расцарапана, куртка в каких-то бурых пятнах. Словно он, по меньшей мере, неделю скитался по болотам.           Шед, не обращая внимания на насупленного Ежа, полез в стоящий неподалеку котелок. Котелок оказался пуст. Ежу на мгновение стало стыдно, что он не дождался товарища и слопал все сам. Но потом он вспомнил о своих душевных терзаниях и снова завелся:           - Ты где был?           Шед молчал, рассеяно разглядывая остатки супа на дне котелка. Потом он, ни с того ни с сего, полез за голенище ботинка и вытащил наружу короткий нож с деревянной рукояткой. Лезвие у ножа было выгнуто в обратную сторону, а на кончике, вместо острия, сидела круглая нашлепка.           - Это Радькин нож, - в голосе Шеда прозвучала тоска, - Тот, которым он перед смертью от гоблинов отбивался.           - И что? - спросил Еж, но уже не так скандально. Решил отложить ругань на потом - очень уж утомленным выглядел Шед. Рассказ про Радри он помнил, поэтому, глядя на лезвие, непроизвольно сглотнул - нож был предназначен для свежевания зверей и в качестве оружия практически не годился. Для свежевания зверей...           В который раз за этот день, у Ежа возникло неприятное ощущение в груди. Он медленно поднялся со своего лежбища. Так и есть. Справа от Шеда лежал большой, тяжелый сверток, измазанный грязью и побуревшими кровавыми потеками. На рыже-белую, свалявшуюся шерсть налипли сухие листики, веточки, несколько сосновых иголок. Вот тебе и Амба... Еж, неожиданно для себя, ужасно расстроился. Горькая, детская почти обида сжала горло и выдавила из глаз горячие слезинки.           - Ты чего сделал-то? - спросил он несчастным голосом.                     Нет, конечно, охотником Шед был великолепным. Догнать амбу в густом лесу, загнать стрелу ему в горло с сотни шагов, а потом ободрать огромную тушу меньше чем за полдня... прямо скажем, работенка не для слабака. Но в этот раз Еж не чувствовал ни зависти, ни гордости за своего друга. Было в убийстве тигра что-то неправильное, нехорошее, а что именно, словами выразить не получалось.           В тот день Шед проспал почти до самого вечера. Еж снова потерянно бродил по порядком уже вытоптанной полянке, стараясь не глядеть на грязно-рыжий рулон, лежавший в ее центре. Шкуру полагалось как следует вычистить, пока не высохла, отскоблить с обратной стороны и подготовить к дальнейшей выделке. Чтобы не маяться без дела пока охотник дрыхнет, Еж мог бы этим заняться, но уж очень ему было не по себе. "Пусть Шед сам возится, - остервенело думал он, не в силах найти разумную причину своего беспокойства, - его добыча, в конце концов!"           ... или дело было вовсе не в каких-то загадочных законах природы, а в том, что подсознание у Ежа работало "на ура", замечая вещи, не доступные сознательному восприятию. Так или иначе, к неприятностям он был готов. А в том, что они будут, сомнений не возникало...           Он все еще бесцельно шлялся по поляне, когда сзади раздался легкий шорох. Еж очутился на земле так быстро, что сначала даже не понял, что упал сам. Хрустнуло. Подняв измазанное грязью лицо, он увидел неподвижно торчащее неподалеку от костра древко копья. Острие глубоко, до земли, пробило трухлявый березовый обрубок, до недавнего времени служивший оркам лавочкой и источником бересты.           Прямо перед собой Еж заметил Шедов самострел, который все еще валялся там, где его бросили. Кувырок, оружие в руках, еще кувырок, на этот раз длинный, за спасительный ствол огромной сосны на краю поляны.           Натяжка стальной дуги заняла несколько мгновений, за которые Еж успел сделать еще две вещи: произвести беглый осмотр местности - раз, и понять, что колчан со стрелами остался у костра - два. Впрочем, последнее не слишком его расстроило, поскольку в пределах видимости все равно никого не наблюдалось. Оставался, конечно, шанс, что невидимый агрессор затаился где-нибудь в плотных кустах, обложившись для маскировки ветками, но Еж был почти уверен, что это не так. На всякий случай, он установил на ложе стрелу и обшарил окрестные заросли, осторожно вслушиваясь в лесную тишину. Никого.           Скоро проснулся Шед. Еж, успевший к тому времени унять разбушевавшиеся свои нервы, спокойно варил ужин.           - Выспался? - равнодушно спросил он товарища. Тот, хоть и со сна, сразу уловил в Ёжиковом голосе напряженный нотки.           - И долго ты собираешься на меня из-за этого зверюги дуться? - примирительно сказал Шед, - Может, хватит уже?           Вместо ответа Еж поднял с земли трофейный дротик и плашмя подбросил его в воздух. Шед машинально поймал легкое древко из хорошо просушенной вербы и озадаченно уставился на него.           - Это что? Ты успел смастерить?           - Ага, - сказал Еж, без малейших признаков сарказма, - Ты на наконечник посмотри.                      Глава 20.                     До темноты успели пройти совсем немного. Что делать дальше? Как всегда непонятно. Можно было продолжать ломиться под покровом темноты сквозь мокрые от талой воды заросли, можно было разбить лагерь; и в том, и в другом случае, они оставались прекрасной мишенью для неизвестных недругов. Еж оглядывался и нервничал. Шед, озадаченный его рассказом, сразу же предложил устроить рейд по прилежащей местности, с целью найти хулиганов и объяснить им всю аморальность нападения из кустов. Еж отказался. В отличие от своего товарища, он имел опыт боев в лесу, поэтому прекрасно понимал, что найти они никого не смогут, а если и найдут, так будет только хуже. Шед нехотя согласился, но всю дорогу продолжал ворчать - слишком непривычен был образ "дичи" для того, кто родился и жил охотником.           Измотанный переживаниями Еж все-таки настоял на том, чтобы остановиться на ночлег. Шед отлично выспался за день и в палатку не полез, остался дежурить снаружи. В огонь специально навалили крупных, березовых чурбаков, которые быстро прогорели и теперь переливались, тихо потрескивая, горстью пышущих жаром угольков. Такой костер лучше всего подходил ситуации - тепла давал достаточно, а света не давал совсем, оставляя возможность для обзора окружающих полянку зарослей.           Еж долго ворочался и не мог уснуть. Ему казалось, что вот-вот раздастся крик Шеда и желтую ткань тента пробьет короткое копье с дурацким костяным наконечником. Таким же, как и у того, первого дрота. Почему-то именно наконечник вызывал в Еже особое отвращение. Будь он железный, медный или хотя бы каменный... но костяной! Что-то тупое, звериное чудилось в его зазубренных гранях, некая природная сила, как в горном обвале, как в безжалостном натиске мутного речного потока весной. Как в холодных глазах амбы...           Как ни странно, к утру от Ёжиковых переживаний не осталось и следа. Проснулся он в прекрасном настроении, начисто забыв о вчерашнем. Под тентом было тепло, снаружи светило солнце, рядом, развалившись на кучу одежды, мирно сопел Шед. Еж вышел наружу, потянулся, зевнул в голос и пристроился к ближайшему дереву. Настроение было великолепным, о прошедшем вспоминать не хотелось. Расстегнув ремень, он поднял голову и... уперся взглядом в пару черных блестящих глаз. От неожиданности он выпустил из рук штаны, которые тут же свалились на землю. Прямо перед ним стояло некое существо, похожее на низкорослого, корявого человечка с кривыми ногами. С головы до пят его закрывала толстенная медвежья шкура, а лицо тонуло в густющей спутанной бороде, черной, как смоль, но слегка перевитой седым волосом. На голове возвышалась могучая шерстяная шапка, сшитая из рыжих, беличьих, видимо шкурок. Впрочем, все эти детали Еж припомнил чуть позже, а сейчас он видел лишь глазки - маленькие, глубоко посаженные, похожие на мокрые после дождя ягоды дикой смороды. Глазки моргнули и сверкнули на миг свирепой яростью. Совершенно обалдевший Еж каким-то внутренним чувством успел эту ярость заметить и резко изогнулся в бок, пропуская нацеленный в селезенку удар копьем. Оружие, царапнув жертву по ребрам, прошло мимо и замерло - Еж судорожно вцепился обеими руками в древко, прижимая его к втянутому животу, как испуганная мать своего младенца. Человечек каркнул вороньим голосом какое-то неизвестное ругательство и дернул копье на себя. Еж подался вперед, но тут же упал, запутавшись в спущенных штанах. Древко он не отпустил. Лесную тишину прорезал еще один каркающий крик, и неизвестный скрылся, оставив испуганного орка застегивать ремень трясущимися руками....                     - Ну что, теперь у нас есть целых два образчика местных кустарных ремесел! - Шед веселился во всю, разглядывая на ходу очередной трофей, - И оба добыты тобой с риском для жизни! Поздравляю!           Еж хмуро огрызался. Сразу после утреннего происшествия он достал из рюкзака доспехи, облачился и теперь потел под ними, быстро шагая по жухлой осенней траве. Сбоку, вприпрыжку, поспевал Шед, осыпая товарища нескончаемым потоком идиотских своих шуточек. Впрочем, Еж, в некоторой мере, был даже благодарен ему - сердиться на этого болтуна гораздо веселее, чем замирать от страха, разглядывая встречные заросли.           - Это, наверное, племя местных оркоедов, - продолжал Шед. - Им, во что бы то ни стало, нужно добыть себе дичинки к осеннему празднику!           - В следующий раз я им тебя предложу. Объясню, что ты вкуснее. - Еж понемногу успокаивался. Теперь его мысли переключились на другую неприятность - надевая кольчугу, он заметил на плотно пригнанных кольцах пятно ржавчины. Располагалось оно, как назло, в самом неподходящем месте - прямо на заднице. Наверное, одевая ее в последний раз, он сел на что-то влажное, а потом забыл протереть. "В лужу я сел, в лужу! - сердито повторял он сам себе, - Как есть, в лужу! Во всех смыслах".           К вечеру снова пошел снег. Лес в этих местах рос немного реже, чем раньше, поэтому, к прочим неприятностям, добавился ветер. Конечно, не тот степной, могучий, а так, ветерок, но пробирал он путников весьма чувствительно. Особенно досталось вспотевшему за день Ежу. От холода его колотила крупная дрожь, а тепло от костра, который они развели на привале, куда-то мгновенно улетучивалось, ни чуточки не согревая. Шед тоже клацал зубами и тянулся заледеневшими руками к огню.           Тент ставили долго и муторно. Желтая недосушенная парусина липла к рукам, оборачивалась вокруг деревьев, доводя Ежа до полного бешенства. Когда же, в конце концов, удалось с ней совладать, оказалось, что находиться внутри совершенно невозможно - возникало ощущение, что тебя опустили в сырой подвальный ледник. На фоне всех этих насущных гадостей нападение покрытого мехом мужичонки казалось милым развлечением.           Уже не скрываясь ни от кого, орки накидали в костер кучу хвороста, а поверх положили несколько толстых сосновых сучьев. Пламя в размере увеличилось, но толку с этого было немного - ветер сносил огонь в бок. Сидеть с наветренной стороны - холодно, с подветренной - обгоришь и дымом захлебнешься.           Воды оставалось немного, поэтому стали набирать свежевыпавший снег. Занятие это было противное. Снега пока выпало мало, приходилось собирать тонкий чистый слой с травы, выбирать из него мусор и оставшуюся горсточку кидать в котелок, из которого она тут же, как казалось уставшим оркам, куда-то испарялось. Кроме того, талая вода отдавала металлической горечью, что ни в коей мере не способствовало улучшению вкуса и без того противной овощной похлебки.           После омерзительного ужина они снова попытались залезть под тент, но быстро замерзли и вылезли обратно. Спать обоим хотелось неимоверно, но дикий холод не давал осуществить это простое, естественное желание. К полуночи оба начали клевать носами, потом Шед, едва не свалившись в огонь, поднялся и начал ходить кругами, напевая под нос похабную песенку. Еж слов песенки не знал, но, от безнадежности, тоже стал подвывать ему тоскливым голосом. Кончился этот концерт довольно неожиданно - в какой-то момент Шед громко выругался и, выдернув из стоящей рядом сосны топор, ринулся в чащу. Несчастный Еж только жалобно пискнул ему вслед. События последних двух дней настолько его измотали, что более содержательно среагировать он попросту не мог. К счастью, в этот раз долго ждать не пришлось - Шед вынырнул из темноты и плюхнулся рядом, воткнув топор на прежнее место.           - Я их видел, - пояснил он.           - Кого? - спросил Еж таким слабым голосом, как будто уже неделю не кушал.           - Их, - ответил Шед, - Лохматых. Только догнать не успел.           - А и не надо было догонять. Они сами придут. - Еж с трудом приподнялся, сходил в палатку за самострелом и, положив его на колени, сел обратно. Шед, немного подумав, проделал то же самое, только устроился спиной к костру. Теперь они глядели в разные стороны, но увидеть все равно ничего не могли - за пределом освещенного огнем круга царила непроглядная чернота.           "Как я устал, - думал Еж, - Устал и замерз. Уже все равно, кто и зачем нас преследует, только бы никуда не идти..." Сквозь набрякшие, полузакрытые веки он смотрел, как садятся снежинки на мокрую кожу ботинок и медленно таят, превращаясь в блестящие черные капли. На миг ему почудились в них злые глаза мохнатого человечка, но вскоре он понял, что это сон...                     ...Пол в зале, выстланный большими каменными плитами, был вышаркан почти до блеска. Холод стоял ужасный, видимо хозяева никогда не топили. Еж увидел облачко пара, выходящее из его собственного рта, только почему-то видел его со стороны, вместе с ухом и щекой, словно стоял за спиной у себя самого. В дверном проеме появился Годри. Он не стал заходить внутрь, остановился, опершись плечом о торец стены, скрестил на груди руки. Высокий, немного сутулый, сейчас он очень походил на старину Дова, когда тот возвращается из леса. С усталыми глазами.           - Ну, вот и все Ежик. У тебя получилось, - голос у Годри был тихий, с обычной виноватой грустинкой.           - Что п-получилось? - спросил Еж, заикаясь от холода.           - Все получилось. - Годри чуть улыбнулся. - Ты молодец. Теперь уже все будет хорошо.           "Я умер, - догадался Еж, - Теперь уже, действительно, все. А как же..."           - А как же Шед? - взволнованно спросил он, - А Шед?           Годри улыбнулся еще шире.           - Да уж, вы с Шедом вообще два сапога - пара. Он в Гажди в этого вцепился, ты - с долиной этой... меч опять же...           - Какой меч? Который с медвежьей головой?           - Он самый, - кивнул Годри, - Пойми, Ежик... как тебе объяснить... Вот помнишь, перед тем, как пойти в Гундабад, ты в лесу волка умирающего нашел?           - Ты и это знаешь? - удивился Еж.           - Знаю. Так вот, ты ведь не стал бы его, ну, скажем, тащить домой и лечить?           - Конечно, нет! Это же... нелепо просто. Зачем?           - Незачем. - Годри переступил ногами и оперся о дверной косяк спиной, словно ему неудобно было стоять, - Ты правильно понимаешь, Еж. Этот волк был из другой жизни, отличной от твоей, и совсем незачем лезть в чужую эту жизнь. Глупо и никому не нужно. Так вот, все эти вещи - они из другой жизни. Просто ты случайно их коснулся. Помнишь, что Стам Каха сказал Шеду про Гажди?           - Гажди - человечий бог и не стоит им забивать голову... Кажется так?           - Совершенно верно. Он из другой жизни. Как и тот волк...           - И меч? И долина? - вдруг Еж припомнил еще одну вещь:           - Подожди, а как же... мне Каха про какую-то мозаику говорил!           Годри снова поменял позу и вздохнул.           - Он правильно говорил, Ежик: поднимешься - увидишь. Только беда в том - чтобы подняться, нужно умереть, понимаешь? Конечно, это у кого как - Каха, например, уже при жизни кое-что понимает, а некоторым и после смерти не удается...           - А я? - выдохнул Еж, - Если я не вижу... значит, я еще жив? И Шед?           - Жив, - утешил его Годри, - Только тебе просыпаться пора, а то ты уже вон на сколько оторвался...           - От чего оторвался? - не понял Еж. Но Годри уже не было...                     - Вот они, гады! - заорал над ухом Шед. Еж встрепенулся, вскочил на ноги и бросился за ним. Заледеневших ног он почти не чувствовал, поэтому бежал, как испуганный заяц - неровным зигзагом. Хорошо, что бежать особенно и не пришлось - через несколько шагов он потерял всякие ориентиры и остановился. Почти сразу из ближайших кустов донесся вопль Шеда: "Поймал!" и оглушительный визг. Ежу почему-то показалось, что визг детский. Поскольку кроме костра, видно ничего не было, он вернулся к нему и стал ждать. В скором времени на свет появился Шед. Он тащил за шкирку человечка, маленького и худого, едва достававшего ему до плеча.           - Это ты его так испугался? - зло и насмешливо спросил Шед, толчком швырнув добычу на землю. "Добыча" повернулась к оркам лицо. Оба онемели. На них смотрела испуганная детская мордашка. По измазанной щеке бежала крупная слеза, оставляя блестящую в свете костра дорожку... Девочка... Орчица...           Пока Еж с Шедом обалдело таращились на ребенка, она успела немного придти в себя. Поднявшись на ноги, она вытерла зареванное лицо рукавом меховой куртки и, собравшись с силами, отчаянно крикнула:           - Не смейте ко мне прикасаться! Сейчас мои братья придут, вам плохо будет!           - Куда уж хуже... - машинально пробормотал Еж, а Шед растерянно оглянулся, в поисках братьев. Действительно, оказалось, что сзади к нему подкрадывались двое - один подросток, лет пятнадцати, с топориком, второй - девятилетний паренек, держащий двумя руками, как меч, тяжелый охотничий нож. Оба орки. Увидев, что обнаружены, мальчуганы остановились.           - Отдайте нам Ахли, - неуверенно сказал старший.           - И тогда мы отпустим вас в живых! - пропищал малыш, прижимаясь к боку своего брата.           Шед как-то странно всхлипнул, сказал "Ой!", а потом разразился истеричным хохотом. Выпустив из рук самострел, он схватился за живот и согнулся, не в силах продохнуть. Глядя на его корчи, ребятишки окончательно испугались и стояли, держась, друг за дружку, все втроем. Еж почувствовал, что сейчас зарыдает.           - Вы откуда взялись? - жалобно спросил он, сморщившись, как от незрелой брусники.           - Мы здесь живем, - сказал старший.           - Где - здесь?           - Здесь. В Гундабаде, - пояснила девочка Ахли и, глядя на помиравшего со смеху Шеда, робко улыбнулась.                      Глава 21.                     - Поиграть им захотелось! - ворчал Еж. Ступни уже стали лиловыми и навязчиво напоминали о своем существовании противной, ноющей болью, от которой из глаз катились слезы. Пальцы на ногах, все еще иссиня-белые, никак не хотели размораживаться, и Еж озверело растирал их обеими руками, набирая пригоршнями колючий льдистый снег из ближайшего сугробика. Рядом на крыльце сидел Шед. Он уже закончил подобные процедуры и теперь откровенно блаженствовал, закутав ноги куском старого одеяла. Тем самым, которое выдал Ежу Каха для обмотки поясницы.           - А чего? - весело возразил он Ежу, - Славные детишки!           - Теперь-то конечно славные, когда они нас в свой дом привели. А вот, если бы ты, - Еж прищурился сквозь слезы, - подстрелил бы одного из них, а? Не разглядев?           Шед смутился. Он уже сотню раз за эту сумбурную ночь успел порадоваться, что девочка, с перепугу, кинулась ему прямо под ноги и стрелять не пришлось. При мысли о том, что могло произойти, побеги она в другую сторону, его кидало в дрожь.           - Ребята, давайте кушать! - из двери, ведущей в избу, высунулось симпатичное лицо хозяйки, матери троих сорванцов. В данном случае, "ребята" относилось к Ежу и Шеду, поскольку дети уже давно сопели в кухне на полатях. Орчица была совсем не старой и даже не пожилой, но как-то с первых мгновений ей удалось взять над гостями такой покровительный тон, словно они годились ей во внуки. Впрочем, гости были совсем не против - когда они, ведомые своими новыми друзьями появились в этом доме, голодные, замерзшие, усталые до изнеможения, им было все равно. А когда Тави, так звали хозяйку, усадив их вплотную к горячему печному боку, поставила на стол котел с горячим и сладким брусничным морсом, они уже готовы были принять ее за праматерь всего рода орочьего.           Шед, подпрыгивая, как лягушонок, ринулся прямо к столу и уставился на еду с таким вожделением, что неловко ковылявший за ним Еж всерьез испугался остаться без ужина. Опасения оказались напрасными - привыкшая готовить для стайки стремительно растущих детей Тави, уж как-нибудь, могла справиться с аппетитом двоих полусонных пареньков весьма среднего, надо сказать, размера. На какое-то время в кухне воцарилось сосредоточенное чавканье. Простая вежливость требовала отблагодарить гостеприимную хозяйку рассказом о своих странствиях, но, когда котел с мясом и овощами опустел наполовину, Еж уже при всем желании не мог сказать ничего длиннее "спасибо". Глаза не открывались. Они с Шедом кое-как прошли четыре невыносимо длинных шага, которые отделяли лавку от расстеленных на полу шкур и заснули, еще не успев на них улечься.           На следующий день гости продрыхли до обеда, и вот за ним-то Тави и взяла свое. Первый раз за все время знакомства с Шедом Еж искренне порадовался его болтливости. Пока он уписывал наваристый мясной щец, тот успел сплести для милой женщины целую балладу, которую, по мнению Ежа, уместно было бы назвать "Два орка-идиота и Великий Мастер". Кто есть кто, становилось ясно уже с первых фраз. Если раньше Тави радовалась, наблюдая за старательно жующими гостями, то сейчас болтун-Шед счастливо млел от ее восторженных ахов, охов и всплескиваний руками в особо патетических местах.           - ...и тогда Каха говорит этому стражнику: "Брысь отсюда!" и они там все испугались и убежали. А трактирщик от страха забился под прилавок и не вылазит. Ну, мы вышли потом в город и прошли спокойно до Восточных ворот, там даже пикнуть на нас никто не смел...           "Ну, трепло! Вот трепло! Как помелом метет!" - лениво думал Еж, развалившись за столом на лавке. Ноги его за ночь окончательно поправились, плотно набитый живот приятно давил на ремень. Тавины ребятишки, свесив ноги, сидели на полатях и слушали Шедов рассказ, с разинутыми от изумления ртами.           - ...а я ему и говорю: "Не верю я этим гоблинам. Надо дежурных выставлять!" Но, правда, обошлось. Видать, очень уж они Каху нашего боялись...           После обеда пришел с охоты Статха, отец семейства. Притащил с собой добытого оленя. После того, как гости и хозяин познакомились, Еж вызвался помогать ему с разделкой и окончания рассказа не слышал. Когда они вернулся из сарая в избу, грязные и потные, Шед уже демонстрировал слушателям тигриную шкуру, развернув ее на полу. Ежу стало неудобно. Статха немного постоял, разглядывая Шедов трофей, потом вежливо попросил свернуть обратно. Непонятно было, что так не понравилось пожилому орку - то ли исходивший от шкуры вполне ощутимый душок, то ли что другое. Пока смущенный Шед убирал ее в рюкзак, Еж, пользуясь моментом, расспросил Статху о Землях Амбы и о загадочном меховом человечке, так настырно пытавшемся проткнуть его костяным копьем.           Выяснилось, что действительно, в южной части Земель обитает некое племя, про которое никто ничего толком не знает. Неизвестно даже, люди они или какой-то другой вид двуногих, может даже разновидность диких орков. Услышав про нападение, Статха очень удивился, потому как, по его словам, раньше такого ни разу не случалось.           - Бывало так, что наши встречали таких, но те всегда сразу сматывались. Ты вот, что, Еж. Я вас завтра в Город отведу, так ты там зайди в Библиотеку, может, найдешь какую книжку про этих мохнатых...                     Далеко на востоке, в самом сердце суровой северной тайги раскинулась Гундабадская долина. Вытянулась в длину от угрюмых отрогов Сарук-Далана, населенных свирепыми гоблинами до непроходимых и гибельных Голльских болот, где всякое живое существо погибало от неисчислимых стай гнуса, раньше, чем успевало утонуть в мертвой ледяной воде, скрытой под зыбким травяным ковром. На севере долину огибала холодная тундра, со стаями вечно голодных волков, чей зычный вой далеко разносился над заснеженной равниной долгими зимними ночами, пугая стада жилистых тупорогих оленей и наводя тоскливый страх на случайных путников. С юга она граничила с таинственными Землями Амбы, в которых творились странные дела, и люди пропадали без вести, едва ступив ногой на коварный пушистый мох, вбирающий и хранящий в себе все звуки, будь то птичий щебет или гулкое тигриное дыханье...           И вот в этой заветной долине, среди заросших соснами и елями пологих сопок, испокон веков жил древний Лесной Народ, пугавший самых свирепых зверей одним своим взглядом, презиравший богатство и власть, и от того казавшийся еще страннее и страшнее. И ни гоблин, ни человек, не смели нарушить никем не проведенных, но прекрасно известных всему живому границ.           А посреди долины, на берегах бездонного озера Балха стоял единственный на всем белом свете орочий город. Гундабад...           ...Еж и сам толком не знал, что он ожидал там увидеть, но волей-неволей, представлял себе Город по образу и подобию городов человечьих. Ничего похожего. Не было в Гундабаде ни охранной стены, ни стражи на воротах, ни грязных, мощеных булыжником или деревом улиц...           Статха шагал ровным размеренным шагом, Шед с Ежом, отягощенный громоздкими своими рюкзаками тащились сзади, оглядываясь по сторонам. Вокруг был обычный хвойный лес, и если бы не широкая, хорошо утоптанная тропа под ногами, никто бы и не подумал, что в эти места обитаемы. Но, через некоторое время, Еж все чаще начал замечать плотные столбики печного дыма, поднимавшиеся в синее, морозное небо. Несколько раз среди деревьев мелькал темный избяной бок, с торчащими между бревен клочками сухого ягеля. Попадались на встречу и орки - взрослые и молодые, старики и дети, спешащие по своим делам. На путников они особого внимания не обращали, лишь кивали иногда Статхе, здороваясь на ходу.           Шли долго, почти до самого полудня. Когда Еж уже совсем было решил просить Статху остановиться на обед, тропа неожиданно расширилась, превратившись в самую настоящую дорогу. Впереди стало светлее - деревья кончались. Еж вдруг необычайно отчетливо понял, что еще несколько минут, и он достигнет цели своего пути. В горле пересохло, сердце заколотилось, а в животе от волнения начало подташнивать. Голова легонько закружилась, словно от большой высоты; он обернулся и увидел, что идущий рядом Шед тоже хватает ртом воздух, как вытащенная на берег рыба. Оба непроизвольно ускорили шаг и, обогнав Статху, первыми вылетели на открытое пространство.           Прямо перед ними начинался подъем на сопку. Дорога вела на ее вершину и уходила на ту сторону. По бокам громоздились какие-то скальники, лысые и странно вытянутые в сторону сопки.           - Это гостевые дома, - махнул рукой Статха, - выбирайте, какой понравится, и можете заселяться.           "Дома?" - оторопело думал Еж, - "Где дома?" И тут он с огромным удивлением увидел, что сбоку, чуть поодаль, действительно стоит длинный каменный дом. Еж даже сначала не понял, что это дом - очень уж он отличался от уже привычного, сделанного человечьими руками жилья. Издалека казалось, что это просто торчит гребень скалы, засыпанной почти до самого верха. Но потом становилось видно, что в сером камне прорубленные длинные узкие окна, а сверху высовываются горлышки печных труб, закрытые покатыми нашлепками. Еж вгляделся и понял, что и остальные "гребешки" вовсе не гребешки, а такие же точно дома.           Оставив растерянных орков на дороге, Статха попрощался и ушел обратно. Еж, глядя ему в след, никак не мог понять, радоваться ему или рыдать в три ручья. С одной стороны, мечта исполнилась, они пришли. С другой, вместо ожидаемых башен, шпилей и всякой прочей архитектуры - вереница каменных хребетиков. Как-то обидно, что ли... Шед пришел в себя первым и деловито зашагал к ближайшему дому. Вход в него оказался с обратной стороны. Когда товарищи обогнули строение, их взору предстало неожиданное и умилительное зрелище - здоровенный огород, с кучками пожелтевшей ботвы по краям, на котором ковырялись лопатами несколько фигурок. С дороги его видно не было - загораживал дом. Когда они подошли чуть ближе, Шед пихнул Ежа локтем в бок и чего-то прошептал ему в ухо.           - Чего? - рассеяно переспросил Еж.           - Я говорю: девки! - снова зашипел Шед.           Ближайшая к ним орчица подняла голову и воскликнула:           - Смотрите, новенькие!           Работницы тут же бросили свои занятия и, радостно галдя, обступили пришельцев со всех сторон.           - Привет! Здравствуйте! Вы к нам? Оставайтесь у нас, а то все парни по лесу разбежались, землю перекопать некому!           Шед радостно улыбался. Орчицы, молодые и весьма симпатичные, не дожидаясь ответа, потащили обоих в дом.           Изнутри здание оказалось просто огромным. И Еж и Шед ожидали увидеть нечто вроде казармы - стройные ряды коек и одинаковые шкафчики у стен. И совсем даже не так. Дом был разделен стенами на восемь больших комнат, таким образом, чтобы в каждой помещалась половина одной из четырех больших печей. Внутри стояла прекрасная сосновая мебель, кровати с резными спинками, а окна, оснащенные ранее незнакомыми Ежу рамами, были затянуты тонкой желтоватой слюдой и открывались вовнутрь на хитрых железных шарнирах. Снаружи они выглядели узкими, но изнутри становилось ясно, что это просто так кажется из-за невероятных размеров самого дома.           Девушки, осыпая орков шутками и звонким смехом, привели их в одну из комнат и оставили одних, наказав напоследок поскорее устраиваться и выходить на огород.           - Вот это да! - возликовал Шед, как только орчицы закрыли за собой дверь, - Это я понимаю - Гундабад! Ты вот эту курносенькую заметил, в серой жилетке? Просто чудо какое-то!           Еж свалил свой рюкзак на пол возле одной из кроватей и сел на расстеленную на красноватых досках медвежью шкуру. Знакомство с девушками несколько примирило его с Городом, но все же оставалась какая-то незаполненная пустота в груди... Шед, заметив Ёжикову кислую мину, обиженно сообщил:           - Ладно, я побежал землю копать, а ты как хочешь.           - Подожди, я с тобой выйду.           На огороде им обоим выдали по лопате, и Шед тут же рьяно принялся за дело, ловя на себе одобрительные женские взгляды. Еж тоже немного поковырял влажную, чуть подмерзшую землю, вздохнул и обратился к работавшей рядом девушке:           - А где тут у вас Библиотека?           Та удивленно глянула на него из-под бровей, словно не поняла вопроса, но потом все же указала ему тонким пальчиком в сторону сопки.           - По дороге прямо, спустишься, пройдешь вправо по берегу, там увидишь.           "По берегу?" - Еж поблагодарил, воткнул лопату в межу и пошел в указанном направлении. Без рюкзака шагалось удивительно легко, подъем занял несколько минут. Взобравшись наверх, он остановился. Свежий, чуть морозный ветерок шевелил полы старой куртки, приятно холодил грудь. По серому небу медленно ползли облака, скрывая своими пышными телами маленькое осеннее солнце. А под ними, внизу...           - Вот он... - прошептал Еж. Сердце в груди стало большим-большим, очень теплым и уже не нужно дышать, хочется только смотреть, смотреть и видеть...           - Гундабад...                               Глава 22.                     В огромной впадине, между заросших лесом крутобоких сопок лежало озеро. Ветер гонял по его поверхности блестящие чешуйки волн, над ними кружили стайки белых птиц, и ветер доносил до Ежа их протяжные крики. Дальний край был закрыт легким белым туманом, который стлался вдоль кромки воды, как воздушное пуховое покрывало. Сразу за туманом вновь вырастали горы. А по берегам... Еж уже знал, что это не скалы. Словно вросшие в склон, над крутыми откосами нависали темно-серые каменные громады. Много - десятки, а может быть и сотни. Блестели вкрапления длинных слюдяных окон, из невидимых на таком расстоянии труб поднимался дым, почти сразу растворяясь в воздухе.           Вдоволь насладившись этой картиной Еж начал медленно спускаться вниз, по склону. "Вправо по берегу - бормотал он себе под нос, - по берегу вправо..." Справа от него возвышалась самое ближнее строение, оснащенное, в отличие от других, небольшим куполом, похожим издали на гигантский, обкатанный водой булыжник. Когда Еж спустился почти до самой воды, от дороги отошла тропинка, которая вела прямо выступающему из горы треугольному торцу. Подойдя ближе, он, в очередной раз поразился величине здания. Куда там людям! Их постройки - детские игрушки, по сравнению с этим мрачным величием. "Именно такими должны быть орочьи дворцы - думал Еж, задирая голову, - только вот как они это строили? Как будто он вытесан из цельной скалы... а может, так оно и есть?" Тропинка сворачивала в сторону, ко входу, который располагался со стороны озера. Перед тем, как пойти дальше, Еж вплотную приблизился к высокой, шероховатой стене. Камень оказался не сплошной - стали видны стыки между огромными прямоугольными блоками, высотой примерно по пояс взрослому орку каждый. Сколько может весить один такой "кирпич" - страшно было себе представить. Приложив руку к холодному, иссеченному непогодой граниту, Еж закрыл глаза. На миг ему показалось, что он видит многие поколения строителей, возводивших этот дворец, сотни, тысячи лиц... Он знал, что это всего лишь игра воображения, но руку на всякий случай убрал.           В передней части здания обнаружились огромные, двустворчатые ворота, которые, естественно, были закрыты. Зато небольшая, окованная железом дверка в одной из воротин - распахнута настежь. Еж снова разволновался, как тогда, на вершине, но быстро унял дрожь в коленках и шагнул внутрь.           Вместо ожидаемой необъятной залы, он очутился в не слишком широком, прохладном коридоре с деревянными стенами. Далеко-далеко, на противоположном конце, виднелось светлое пятно. Недолго думая, Еж пошел в этом направлении. Когда глаза привыкли к темноте, он заметил, что по бокам коридора идут двери, одинаковые, деревянные и все как одна закрыты. Дойдя до конца, он обнаружил широкую лестницу, идущую снизу вверх. Еж выбрал вверх. Через несколько шагов ему открылась необъятной ширины комната. Теперь он понял, что, судя по всему, те большие ворота действительно некогда вели в зал, но теперь все это пространство было разделено на несколько этажей, как нарезанная на дольки репа. Длинны окна, затянутые слюдяными пластинами, занимали всю выходящую на озеро стену. А через каждые десять шагов в них были вставлены невиданные доселе картины, похожие на стрекозиный глаз - ячеистые и непонятно светящиеся изнутри. Еж подошел ближе. Оказалось, что картины составлены из кусков цветного стекла, скрепленных между собой причудливо изогнутыми свинцовыми полосками. Ближайшая картина изображала медведя, стоящего на задних лапах. Медведь разевал клыкастую пасть, его красноватые глазки смотрели грустно и неприязненно. Оторвавшись от странных окон, Еж огляделся и понял, что попал по адресу. Библиотека.           Нет, конечно, он мог себе представить, что книг бывает много, но на такое не хватило бы даже его буйного воображения. Одни шкафы шли по периметру зала, другие дробили ее на комнаты разной формы и размера. В каждой такой комнатке стоял стол и несколько стульев, но на них никто не сидел. Только теперь Еж обратил внимание, что во всем огромном этом помещении, он совершенно один. Лишь книжные корешки строго глядели на него со своих полок. Ему стало жутковато.           - Эй! - крикнул он, в надежде, что кто-нибудь отзовется. Крик вышел очень хилый и беспомощный. Почти писк.           - Что значит "эй"?           От неожиданности Еж подпрыгнул так, что будь потолок чуть пониже, не миновать ему шишки. Сзади стояла невысокая орчица в короткой меховой курточке и серых шерстяных брюках.           - Что это за "эй"? - строго повторила она Ежу.           - Эй - значит "эй, кто-нибудь", - растерянно пояснил он.           - Слушай, орк, - деловито заговорила девушка, аккуратно положив на ближайший столик стопку книг, которую до этого держала в руках, - "Кто-нибудь" сюда не ходит. Тебе кого надо?           От пережитых впечатлений мысли у Ежа совсем перемешались.           - Мне мохнатеньких надо, - заметив, как удивленно приподнялись у собеседницы брови, он поспешно пояснил, - Ну, которые в Землях Амбы живут, - и глупо улыбнулся.           Девушка заглянула Ежу в глаза:           - Это библиотека.           - Я знаю, - кивнул он.           Орчица насторожилась еще сильнее:           - Здесь книги.           - Я вижу.           - Здесь нету никаких "мохнатеньких".           - Ну еще бы они здесь были! - обиделся Еж, - Ты что, за идиота меня принимаешь?           Орчица снова посмотрела ему в глаза и осторожно ответила:           - Честно говоря, да.           - Да кто ты вообще такая! - Еж не выдержал и закричал в полный голос, - Пришла, зараза медвежья, обзывается!           - Сам ты зараза! - девушка тоже обиделась, - Я-то библиотекарь, а вот ты что за хрен с горы?           Еж задохнулся от злости, но, вспомнив недавний зарок держать себя в руках, несколько раз вздохнул и ядовито процедил сквозь зубы:           - Раз ты библиотекарь, то будь так добра, библиотекарь, найди мне, библиотекарь, книжку, библиотекарь, в которой может содержаться описание, библиотекарь, дикого племени, библиотекарь, которое, библиотекарь, обитает на юге Земель Амбы. Библиотекарь.           Орчица некоторое время постояла на месте, буравя Ежа ледяным взглядом, потом бросила холодное "иди за мной" и пошла вдоль книжных рядов. Еж двинулся за ней, разглядывая шкафы и понемногу остывая. В одной из комнат она остановилась. Зазевавшийся Еж ткнулся грудью ей в спину.           - Извини, - пробормотал он, наливаясь смущением. Орчица подобрала губки и начала водить пальцем по корешкам, читая названия.           - Вот. - она вытащила увесистый фолиант в кожаном переплете и хлопнула его на столик, - "География Гундабада и прилежащих земель".           Еж поблагодарил и уселся на стул. Девушка еще немного постояла у него над плечом, словно желая убедиться, что он вообще умеет читать, а потом повернулась и ушла обратно, вглубь шкафного лабиринта.           Книга была пыльная, и раскрывший ее Еж оглушительно чихнул. Чих внезапно пробудил обонятельную галлюцинацию - ему показалось, что в воздухе разлит слабый запах лесной смородины. Покрутив носом, Еж погрузился в содержание. Нужная глава нашлась довольно быстро.           "...Большая часть сведений о диких племенах, населяющих юг Гундабадской долины, или, как их еще называют, Земли Амбы (от человеч. "амба" - тигр) неточны и содержат в своей основе непроверенные слухи. Самым достоверным, с моей точки зрения, ..." Еж глянул на обложку - некто Ваграшет Бали Бабха. "...следует признать слух о племени тигропоклонников или т.н. Амборигенов (в далн. Амбг). По этой версии, Амбг обожествляют тигра, считая его своим родоночальником. Племенные табу запрещают убивать тигра, есть тигриное мясо или использовать любым способом тигриное тело - шкуру, кости и т.д. "           - Ну, собственно, дальше можно и не читать. - сказал сам себе Еж, - Все ясно. Идиот Шедарет завалил зверюгу, а смертельно оскорбленные "Амбг" подумали на меня.           Еж повернулся на окна за спиной. Уже начинало темнеть, нужно будет возвращаться в дом. Он снова ткнулся в книгу: "...находясь, в настоящий момент (276 г. В.Г.) на примитивной стадии развития, данное племя..."           - Что это за "276 гэ вэ гэ."? - спросил Еж вслух. И получил неожиданный ответ:           - Год от Возрождения Гундабада. - орчица подошла к столу и сдержанно поинтересовалась:           - Ты закончил? А то мне идти пора.           - Да, спасибо, - ответил Еж и, подойдя к шкафу, начал искать полку, где стояла книга. Девушка отобрала ее у него и поставила на место. Сейчас она показалась Ежу гораздо симпатичнее, чем сначала. Умные, красивые глазки, с редким, зеленоватым отливом, короткие, но отлично ухоженные волосы. Аккуратный ротик, в нормальном, не рассерженном состоянии, выглядел неровной "птичкой", с чуть оттянутым левым уголком. В тот момент, когда орчица наклонилась, Еж не удержался и понюхал ее шею.           - Ты чего? - испугалась она.           - Нет, так, - потупился Еж, - От тебя смородиной пахнет.           Девушка тоже почему-то смутилась. Чтобы разрядить обстановку, Еж решил задать чисто деловой вопрос:           - Послушай, библиотекарь... - на этом слове он осекся и почернел от стыда.           - Тави. - поправила орчица.           - Тави. - Еж покорно кивнул, - Может, ты мне подскажешь, мне нужна книжка про Змеиную Долину. Не знаю, может она по орочьи по-другому называется...           - Есть кажется, - Тави наморщила лобик, - Только она на человечьем написана.           - Ну и прекрасно! - обрадовался Еж, - Давай на человечьем.           Тави удивленно посмотрела на него, но это было уже совсем не такое удивление, как в первый раз. Теперь во взгляде сквозил явный интерес.           - Ты на человечьем читать умеешь?           - Конечно.           - Ну, тогда пошли.           - Ты же уходить собиралась? - ехидно спросил Еж и тут же мысленно проклял себя за ужасный характер.           - Ну, ради такого настырного читателя можно и задержаться, - ответила Тави. В первый раз Еж увидел ее улыбку. Улыбка оказалась просто великолепной.           Глава Последняя.                     Вскоре ударили настоящие морозы. Озеро Балха замерзло почти целиком, лишь в одном месте оставалась открытая вода - там, где в него впадала сбегающая с гор небольшая речушка. Шед, вздумавший погулять по первому ледку, умудрился дойти до середины и на ней провалился. С горем пополам его вытащили игравшие на берегу ребятишки, привели домой мокрого, замерзшего и страшно злющего. Девушки - соседки долго растирали бедолагу снегом и отпаивали целебными отварами, чтобы не простудился. На озеро он после этого ходить перестал, зато начал целыми днями начал пропадать на охоте, вместе с местными орками.           Еж в лес не ходил. Пока светило солнце он сидел в Библиотеке, а по вечерам, возвращаясь в теплую свою комнату, столярничал. Разобрав одну из оконных рам, он внимательно изучил ее устройство и сделал еще несколько таких же, вставил их в окна, чтобы в доме было теплее. Потом, по просьбе Тави, принялся за изготовление стульев для Библиотеки.           Орчицы из соседних комнат хихикали над ним, намекая на то, что скоро в Библиотеке появится второй книжный червь, а там, глядишь, и книжные червята. Еж на насмешки внимания не обращал. Целый новый мир открылся ему в зале с цветными витражами. Иногда, когда Ёж взирал на бесконечные ряды книжных полок, его охватывала странная и приятная тоска - тоска о том, что он никогда не сможет прочитать все книги на свете. Но надолго он не отчаивался - хватал с полки очередной том и погружался в него, забывая обо всем.           Пришла зима. Злые метели и высокие сугробы разогнали по домам даже самых заядлых бродяг. Шед поначалу маялся от безделья, а потом стал ходить в Балагурню - одно из приозерных зданий, в котором собирались гундабадские холостяки и молодежь. Еж как-то раз составил ему компанию, но ему быстро надоела бесконечная болтовня. Читать было гораздо интереснее. К тому же, от мороза у него ужасно начинал болеть шрам на виске, и он старался как можно меньше покидать теплую комнату. Книги ему носила Тави.           Так продолжалось до самой весны. А когда наступила мартовская оттепель, Шед, вместе с новыми друзьями куда-то слинял. Все его вещи, кроме рюкзака и охотничьих снастей, остались в их с Ежом комнате. Знаменитая тигриная шкура, растянутая над Шедовой кроватью, медленно покрывалась пылью...                     Вернулся Шед почти в самом конце апреля. Ежа он дома не застал. Девушки, занятые весенними огородными делами, попеняли ему, что он отлынивает от работы, но Шед откупился от них туеском непонятно откуда взятых сахарных леденцов. Пока орчицы справлялись с лакомством, он выспросил у них про своего товарища. Оказалось, что Еж уже который день проводит где-то в лесу, неподалеку, возвращается лишь вечером и никому ничего не рассказывает. Чем он там занят - ни одна не знала. Шед отправился его искать.           Он шел по широкой лесной тропинке, оглядываясь по сторонам. Встречные орки здоровались с ним, как со старым приятелем - благодаря времени, проведенному в Балагурне, его уже знал чуть ли не весь Гундабад. На вопрос, где можно найти Ежа ему никто ничего толком ответить не мог. Потом все же один из приятелей, показал ему куда-то в глубь чащи, где, по его мнению, стоило посмотреть.           Через некоторое время, Шед вышел на небольшую просеку. На поляне лежали очищенные от веток, свежесрубленные сосновые стволы, а посредине стояло несколько плоских, одинаковой формы камней. Камни составляли как бы прямоугольник - по одному на каждый угол и еще два добавочных на длинных его сторонах. А на одном из этих камней сидел Еж. Он тихонько напевал себе под нос и строгал ножом какую-то маленькую деревяшку. Шеда он не замечал, пока тот не подошел вплотную.           - Привет, Еж.           - Шед! - Еж страшно обрадовался. Они обнялись, похлопали друг друга по плечам. Шед уселся соседний камень.           - Это чего у тебя? - спросил он с веселым недоумением.           - Как чего? - удивился Еж, - Дом будет. Вот еще под печку камень установить и можно будет, наконец, бревна укладывать.           Не давая Шеду открыть рот, он затараторил:           - Ты не представляешь, как мне с камнями этими возиться надоело! Хорошо, что я нашел во "Дворцах Гундабада" способ, как их передвигать. Знаешь, как они те огромные блоки таскали? - не дожидаясь ответа, Еж начал объяснять, - Из дерева делали большое такое колесо, то есть много колес, слепленных вместе. Ну, как цилиндр такой получался, а в него, внутрь, устанавливали каменный блок и катили. Так я себе такую же штуку сделал, смотри! - он показал на другой конец поляны, где стояла конструкция, похожая на гигантскую катушку для ниток, - Представляешь, все камень под фундамент на специальных телегах возят, по десять орков на один булыжник, а я взял древний рецепт - и пожалуйста! Один справляюсь. - Еж довольно засмеялся.           - Погоди, - замотал головой Шед, ошарашенный свалившимся потоком сведений, - А ты чего вдруг дома то взялся строить?           - Как чего? - удивился Еж, - Что мне, всю жизнь в гостевом доме торчать? Надо своим обзаводиться.           Шед подозрительно посмотрел на товарища из-под бровей и сказал:           - Ты знаешь, я вообще-то специально за тобой пришел. Наши все в Кахином в лагере остались. В общем, так: примерно через месяц мы с ребятами уходим на запад. К нам, понимаешь? - Шед подался вперед, - Я отряд собрал! Пока семнадцать орков, а потом может и больше будет!           - Какой отряд?           - Как какой! - возмутился Шед, - Гундосых бить! Ты что, забыл, о чем мы с тобой мечтали? Наши родные земли от пещерной сволочи очистить!           Еж, не выдержав горящего Шедова взгляда, опустил глаза.           - Я здесь останусь, - ответил он тихо, с угрюмой твердостью.           Шед тяжело задышал.           - Ага. Значит, ты тут будешь книжечки читать в тепле и спокойствии, а там - он яростно махнул рукой куда-то в даль, - горные будут убивать твоих друзей, родных и близких!           - Ну, чего ты орешь, - сказал Еж спокойным голосом, - Можно подумать, что все так плохо!           От этих слов Шед просто взбесился. Он еще долго кричал, махал руками, доказывал Ежу, что он трус, негодяй и вообще самый настоящий предатель. Еж на протяжении всей речи не сказал не слова. Руки его вертели маленький кусочек дерева, снимая с него небольшие фигурные стружечки, которые падали на влажную землю, желто-белые, словно россыпь солнечных зайчиков. В конце концов, Шед выдохся, и устало опустился обратно на плоский прохладный камень. Тогда заговорил Еж.           - Ты знаешь, оказалось, что Тави - двоюродная сестра моего друга Годри. Она его почти не помнит, ведь он давно отсюда ушел, она маленькая еще была. Он погиб год назад, на Рапальской равнине, помнишь, я тебе рассказывал? Мы там и похоронили его, вместе с еще одним хорошим орком по имени Шмель. Теперь из них растут два кедра... - Еж вздохнул и начал снова ковырять свою деревяшку. Шед уже успокоился и молчал, разглядывая носки своих измазанных весенней грязью ботинок. Где-то, совсем близко, звонко, на весь лес, куковала кукушка.           - А теперь представь, Шед, как я себя чувствовал в гостях у ее тетки, Годриной матери. Она старая уже... мы не стали ей ничего рассказывать.           - Ты это к чему все? - хрипло спросил Шед.           - А к тому, - снова вздохнул Еж, - что если бы меня позвал Годри - я бы пошел. Все бы бросил и пошел. Такой уж он был орк - за ним все бы пошли. А за тобой... Я не хочу тебя обидеть, Шед, но я уверен, что ничего хорошего у вас не получится. Будет в наших лесах еще одна банда, только не гоблинская, а орочья, вот и все.           - Но мы-то за свою землю деремся! - возразил Шед, но Еж только покачал головой.           - Я бы, может, и пошел с тобой, Шед, хотя бы ради того, чтобы просто другу помочь, но теперь уже не могу...           - Почему?           Еж посмотрел товарищу в глаза:           - Понимаешь... у нас с Тави будет ребенок, - и растерянно улыбнулся, словно был в чем-то виноват перед ним.           Шед открыл рот, привстал, а потом сел обратно, безнадежно махнув рукой.           - Поздравляю, - уныло сказал он.           - Спасибо, - ответил Еж и улыбнулся еще шире.           - Слушай, Еж, а как же ты говорил "открытая дверь, тропинка от самого порога...", куда это все делось?           Еж весело пожал плечами.           - Хватит уже, нагулялся. Пусть теперь сын мой погуляет... - на Ёжиковом лице появилось мечтательное выражение, - вот подрастет, отправлю его к Учителю Кахе...           - А с чего ты взял, - в голосе Шеда все еще звучали мрачные нотки, - что у тебя мальчик родится?           - А кто? - искренне удивился Еж.           - Девочка, - мстительно ответил Шед, - И будет вместе с мамкой книжки перебирать.           Еж недоуменно уставился на товарища, а еще через секунду оба громко захохотали. Потом Шед поднялся и подал на прощание руку:           - Ладно, Еж, счастливо тебе оставаться. Меня ребята ждут.           Еж тоже поднялся.           - Ладно, Шедарет, желаю, чтобы у тебя все получилось. Возвращайся. А я, как обещал, буду топить по вечерам печку, чтобы, когда ты придешь, холодный-голодный...           - Я помню, - улыбнулся Шед.           Еж пожал ему руку и протянул маленькую деревянную фигурку, над которой трудился полдня:           - Вот что, Шед, ты, если в нашем поселении будешь, передай это моим друзьям, Дову и Таське. Спросишь у Даши, он их знает. Ладно?           - А что это? - Шед повертел фигурку в руках, - Гажди, что ли?           Еж засмеялся.           - Это, дорогой мой Шед, самый настоящий Чондрик... Ну, или Жулька, как тебе больше нравится. Конец романа. Copyright Резницкий Игорь Александрович, окт. 2003 - фев. 2004, Иерусалим.

[Главная] [Оглавление романа] [Первая часть] [Вторая часть] [Третья часть ]

Главы 3-й части: [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11] [12] [13] [14] [15] [16] [17] [18] [19] [20] [21] [22] [23]